Твоя капля крови

Встать сразу не получилось. Стефан постоял на ослабших коленях, дожидаясь, пока карусель перестанет кружиться. Размытые пятна постепенно опять становились лицами. Физиономия Корды была едва не самой бледной из всех, но сейчас Стефан видел – ощущал новым, проснувшимся органом чувств – то, что так ярко выделяло Стана из всех, – жизнь, бившуюся под меховым воротником, в запястьях, скрытых щегольскими рукавами чезарской рубашки.

Тебе придется покупать мне запонки.

Но не только его взгляд задержался на Корде. Вся вампирья братия повернулась к Стану, одновременно, будто куклы-автоматы. Почти с облегчением Стефан поднялся на ноги. Они, возможно, думают, что заманили в ловушку, но сил уйти отсюда у него хватит. Даже если он не переживет следующего рассвета. Крикнуть Стану, чтоб бежал к выходу, и прорываться самому. Корда безоружен, но толпа явно не готова к схватке, может быть, они и сумеют выбраться…

Но в этот момент через звон в ушах до него донеслись приветственные крики. Кто-то захлопал. Слуга вел по зале молодую женщину, слишком розовощекую и просто одетую, чтоб относиться к здешней братии. Девушка была смуглой, раскрасневшейся и теплой от выпитого. Она сама села Стефану на колени, мягким лифом вжалась в его грудь, обвила руками за шею.

– А ты правда князь?

– Правда, – сказал, леденея, Стефан. Он с новой, болезненной остротой слышал, как гудит жизнь у нее в жилах. Вернулась жажда – та, из-за которой он просиживал дни в своем кабинете за плотными занавесями и боялся смотреть на слуг; та, из-за которой бредил ночью, пугая Дудека, и просыпался с пересохшим ртом…

– Надо же, – хихикнула она, – не соврали. Обещали князя…

На сей раз голос, разнесшийся по залу, был почти сверхъестественно спокоен:

– Заверши то, что начал.

Золтан прав. Теперь – только завершить, останавливаться надо было раньше. В доме с серыми ставнями, когда он принял у Донаты бокал; на дороге, когда не дал анджеевцам себя убить; в тот день у фонтана, когда не оттолкнул Юлию…

Девушка смеялась. Доверчиво спрятала лицо у Стефана на плече, коснувшись его горячим лбом. Стефан безотчетно прижал ее к себе, ища тепла. Девушка что-то пробормотала ему в ухо. Бедняжку вымыли, умастили, вплели свежие цветы в волосы – и где только взяли в этом могильном царстве? Она напоминала кого-то из девочек в доме на Малой набережной и чуть-чуть – Ядзю.

А пан мне гостинчика не привез?

Чуть не отшатнулся, не столкнул ее с колен.

Она будет всего лишь первой жертвой среди тех, кого никто не считает. Когда рубишь лес, не думаешь о щепках – о россыпи повешенных, о сожженных деревнях, где укрывали повстанцев. Стефан поморщил нос, будто вновь почуяв запах паленого от Дольной Брамы.

Многим можно оправдаться. Сказать, будто сам он такая же жертва, как несчастная девушка, что его так же заманили в ловушку, что дед и бабка Стефана думать бы не стали о жизни крестьянской девки против жизни Отечества, смяли бы и не заметили, как сорный стебелек.

Стефан взял ее лицо в ладони, всмотрелся в затуманенные глаза.

– Как тебя зовут?

Она улыбнулась.

– Эржебета, князь.

«Зачем тебе ее имя? Сказать Бойко, чтоб написал поэму в ее честь?»

– Эржебета, – повторил он с силой.

На секунду взгляд ее приобрел осмысленность, блеснул страхом.

– А что они все смотрят? Скажи… чтоб не смотрели…

– Вот так, – сказал Стефан, поворачиваясь, чтобы спрятать ее на груди, укрыть от взглядов.

– А ты меня поцелуешь, князь?

– Поцелую.

Он снова оглянулся на Корду, и теперь тот встретил его взгляд, еле заметно кивнул на дверь. Сейчас, а не минуту назад, под прицелом сотни холодных взглядов.

Но с двоими не убежать. И если даже решиться – то все впустую. Мареку придется вести бой одному.

Он разбирал смоляно-черные волосы на пряди, обнажая шею. Собравшиеся смотрели во все глаза – стеклянные, кукольные, страшные. В последний, отчаянный момент Стефан понадеялся, что в соляной склеп ворвется кто-то из Ордена – Стацинский, куда унесло Стацинского? – и снесет ему голову. Понадеялся, что сам упадет замертво.

Но когда он склонился к нежному местечку на ее шее, все показалось до тошноты знакомым, будто он делал это уж в какой раз: почувствовать гул здоровой крови, коснуться шеи, пахнущей едва слышно потом, свежим сеном и – чем бы девица ни занималась – невинностью. Вонзить зубы в смуглую, такую непрочную кожу.

Как же хорошо…

Как легко.

Она вскрикнула всего один раз – с возмущением, словно только оно и смогло прорваться сквозь дурман. А потом бессильно уронила голову.

Белта смог оторваться от своей жертвы, только когда его урезонивающим жестом тронули за плечо – Золтан? Войцеховский? Он и не понял, слишком долго прислушивался к бурлению чужой крови.

– Ну же, племянник… Успеете еще, теперь некуда торопиться…

– Уберите, – велел Золтан, и двое в меховых шапках подошли забрать девушку у Стефана. Кожа ее потеряла цвет, стала желтовато-серой, под стать стенам.

– Позаботьтесь о ней, – попросил Стефан. – Похороните как следует. Я не хочу, чтоб она… проснулась.