– Пан Райнис, – сказал Стефан, – подать сюда псаря.
Остландец отшатнулся.
– Вы не посмеете!
– Не вам говорить князю Бялой Гуры на его земле, что он посмеет сделать, а что нет. Вам отдадут сейчас лошадей. Вы уберетесь отсюда немедленно. И начальству вашему о ваших подвигах будет доложено, не сомневайтесь…
Убрались они быстро, будто и впрямь опасаясь собак.
Стефан надеялся, что капитана заставят ответить хотя бы за потерянное оружие. На остальное у него наверняка было должное разрешение… Сам он, едва вернувшись, написал гневную депешу маршалу Кереру и отправил с курьером. А заодно – и остальные письма. Их оказалось куда меньше, чем он ожидал. Куда меньше, чем отправлял когда-то Юзеф Белта.
Но уж сколько есть.
Стацинский так и не вернулся, но домашних его отсутствие за ужином мало беспокоило.
– Я разослал приглашения сегодня, – сказал Стефан. – Мой отец заслуживал лучших проводов. Таких, куда съехались бы все, кто любил его. Все, кто был ему верен. Я негодный сын, я и сам не успел на похороны. Мой отец всегда был человеком добрым и справедливым, и у меня нет сомнений, что он вступит в Сад и сядет по правую руку Матушки. И если не его проводы, то его вступление в Сад я хочу отметить как должно.
«Неужто мне нужно было отдать душу, чтоб стать по-настоящему твоим сыном, отец?»
После ужина Стефан вышел в ночь. Проверил в конюшне своего вороного, потрепал по холке. Конь фыркал, переступал ногами, и Стефан задумался – не съездить ли прогуляться. Но лучше, чтоб лишний раз не видели, как князь скачет по ночам…
Вместо этого он побрел к реке и там увидел Стацинского. Мальчишка стоял в воде и умывался, отфыркиваясь. Был он при всех своих боевых украшениях, а в траве рядом лежала испачканная сабля.
Стефан дождался, пока анджеевец поднимется наверх.
– Мы недосчитались вас на ужине, – сказал он.
Стацинский не вздрогнул, как обычно делают люди, если неожиданно выступить из темноты и заговорить с ними. Лицо и шея у него были мокрыми и сравнительно чистыми, но идущий от него запах Стефан ни с чем бы ни спутал.
– Не хотел даром есть ваш хлеб, князь, – объяснил он. На лице его читалось хмурое удовлетворение от завершенного дела. – Я убил оборотня. Крестьяне говорят, он уходил было, а потом опять вернулся, житья им не давал. Но теперь не нужно беспокоиться.
– Благодарю, – машинально ответил Стефан. Стацинский постоял еще, но, не дождавшись продолжения разговора, пожелал доброй ночи и пошел к флигелю.
Стефан проводил его взглядом.
Он ведь говорил оборотню уйти. Но тот не послушал…
Обратно в дом не хотелось. Стефан всегда любил летние ночи, с самого детства, даже когда «недуг» не мешал ему находиться на солнце. Здесь, в поместье, ночь всегда была напитана тайной. В темневших, отливавших серебром и зеленью водах реки жили утопленницы, в зарослях парка прятались диковинные существа: их никто не видел, и только доносившиеся из чащи звуки позволяли догадываться об их обличье. Ночью было легко – и чем старше становился Стефан, тем отдохновеннее была для него темнота. Теперь, когда сам он стал порождением тьмы, сумеречный мир явил ему всю яркость, о которой смертные и не подозревали. Будто художник четко вырисовал для Стефана каждую травинку, каждый цветущий и засохший бутон, каждую косу плакучей ивы. И небо, раньше бывшее просто черным, раскрасил в тысячи тонких, но различимых оттенков. Если бы его не отвлекали, Стефан мог бы вглядываться в ночь часами, вдыхать пряные летние запахи – и даже сокрытый армат увядания и сырой земли не тревожил его, а наоборот, успокаивал.
И Юлия на фоне этого богатства листьев и трав была будто нарисована специально для него. Тонкая, прямая, бледная, как хозяйка Длуги. Увидев его, она сошла с крыльца.
– Как безветренно сегодня… Не люблю такие ночи. Луну застит красным, и все замирает, будто ждет, чтоб случилось плохое…
– Юлия, я хотел поговорить с вами. Отчего бы на осень вам не съездить в Чезарию? Вы так устали, а там солнце, морской воздух… В Монтелле живут Марецкие, они будут рады вас принять на месяц-другой…
Она не стала ни расспрашивать, ни протестовать. Сказала просто:
– Значит, все решено?
– Боюсь, что так.
Юлия сошла со ступеней, встала рядом, положив руку на перила.
– Что ж, мы все видели, что к этому идет. Но отчего вы решили, что я куда-то поеду? Когда вы собираетесь принимать гостей в моем доме?
– Вы теперь свободны… и вашего состояния никто не посмеет отнять. Но здесь вы не сможете жить спокойно и уж тем более – счастливо. – Он вздохнул. – Бяла Гура теперь не слишком счастливая земля.
– Я знаю об этой земле не меньше вашего, Стефан. Вы будто забываете, что я сама белогорка, и жила здесь все последние годы, и видела, что творилось.
– Да, – сказал он. – Разумеется. Простите…
Она спохватилась.
– Ну вот, теперь я вас обидела.
– Я лишь хотел, чтоб вы были в безопасности.
– Вот как. Ну и я для вас хочу того же – так скажите, это заставит вас отказаться от ваших планов?