Экспедиция выдвинулась с утра, будить его не стали. Накануне, под самую ночь, из города вернулся Стан – встрепанный и возбужденный. Стефан сам удивлялся суете, которую он устроил вокруг друга. Вытащил на свет бутылку «капель князя Филиппа», звал слуг, чтоб состряпали поздний ужин – от которого Корда, впрочем, отказался. Странные прихоти расстояния – или просто человеческая душа неправильно его измеряет? Казалось бы, те семь лет, что Стефан провел в Остланде, ему было достаточно писем. Но теперь, когда Стан был рядом, он бы и вовсе не отпускал его от себя. Вешниц осмотрел Корду, нового «глаза» не заметил и, откланявшись, ушел спать – назавтра предстояла долгая поездка.
– Прости, что в очередной раз злоупотребляю твоим гостеприимством…
Корда, как Стефан и ожидал, от «капель» не отказался и скоро уже допивал оставшееся в бутылке.
– Ты наконец надоел пани Гамулецкой и она выставила тебя в шею?
– Я попросил бы тебя не шутить об этом, – сказал тот с неподходящей ему серьезностью. – У меня есть причина. Не годится жениху ночевать под одной крышей с невестой. Ты можешь меня поздравить, друг мой.
Когда Стефан не ответил, ошарашенный, Стан продолжил с нажимом:
– Я попросил руки пани Руты. И просил бы тебя не прохаживаться насчет моей нареченной.
Стефан замолчал. Корда всегда стеснялся своего происхождения – род его был хоть и благородный, но не знатный. Возможно, он и в Чезарию уехал оттого, что там давно забыли о различиях между баронами и торговцами. И все же – жениться на содержательнице кабака…
– На твоем месте… – начал он – и наткнулся на стальной взгляд Корды.
– Что бы вы сделали на моем месте, князь? Ездили бы ко вдовушке, но не думали бы жениться, потому что в обществе не поймут?
Стефан сказал бы именно это – и нарвался бы на вызов, потеряв единственного настоящего друга, что ему остался.
– На твоем месте, – сказал он мягко, – я женился бы на пани Гамулецкой незамедлительно и уехал бы в Чезарию, пока еще возможно покинуть страну.
Корда обмяк.
– Прости. Кажется, я стал слишком вспыльчив…
– Да ведь она старше тебя.
– Ненамного.
– Матерь с вами. – Стефан внезапно застыдился. – Мне ли не знать, как неразборчива бывает любовь.
Корда закинул ногу на ногу и стал набивать трубку. Он долго возился с ней и, наконец раскурив, сказал:
– Рута не уедет. Она убеждена, что восстание без нее не состоится. И, скажу тебе, это правда – если только вы собираетесь кормить солдат.
– Но ведь ты… – Стефан прервался. – Матерь добрая, Стан! Я думал, хоть у тебя хватит благоразумия не участвовать в этом!
– Скоро это будут называть не благоразумием, а немного по-другому, – заметил Стан, невозмутимо попыхивая трубкой. – Я не отменный боец, согласен – но много ли у тебя отменных?
Стефан только покачал головой.
– Я думал, хоть за тебя мне не придется бояться.
Сон в эти дни уже не был настолько глухим и беспробудным. Иногда Стефан слышал – или же ему казалось, будто он слышит, – чужие голоса за окном, осторожную поступь слуг в коридоре, не желавших будить князя, дальний звон колоколов. Иногда во сне приходили ему случайные образы, видения: сумрачный замок в горах, укрытый частоколом сосен, белозубая, ясноглазая девушка, танцующая под цимбалы, – Стефан все яснее различал в ней собственные черты…
На сей раз он опять упал на диван и забылся, едва влетев в плотно зашторенную спальню. Но теперь, смежив веки, он оказался не около замка, а в месте, смутно знакомом, на дороге, в конце которой виднелись ворота маленького городка. Совсем рядом покойно вздымались горы. Кажется, он оказался у Скелетова Хребта – все верно, вершины похожи на позвонки какого-то огромного существа. Поняв, где он находится, Стефан принялся искать взглядом своих и с облегчением увидел, как они выезжают из ворот с тремя подводами, полными рыбы. В небе висел тонкий обмылок луны, и чешуя тускло серебрилась.
Стефан глядел, как подводы сворачивают на дорогу, ведущую к тракту. Вот пан Райнис во главе процессии, вот вешниц, то и дело прикладывающийся к фляжке… За ними, лишь слегка отставая от Вилка и милициантов, – люди в матросских плащах. Одного из них Стефан узнал издалека – не зря еще в Цесареграде ему приходили вести о Самборском. Тот собирался вернуться – и вернулся.