Твоя капля крови

– Пусть только вернется, командант. Уши ему надеру, – искренне пообещал Стефан. – А пан Райнис от себя добавит.

Юлия подняла руку и убрала ему волосы со лба, и он замолк.

Как и ожидалось, из столицы пожаловали. Конечно, большинство прежних «приятелей» забыли о нем: ни льетенанту с супругой, ни маршалу Кереру и прочим не к лицу было посещать дом того, кому сам цесарь отказал от дома. Но прибыли другие: те, кого столичная молва и так почитала экстравагантными и кому позволительны были вольности, – и те, кому сам долг велел явиться к князю Белте и проверить, что за гостей он к себе приглашает. А заодно и принять по кружечке…

Церемония была не из самых веселых, хотя чем дольше она длилась, тем веселее обыкновенно становились гости. Им, осиротевшим, оставшимся на земле, пить в этот день не возбранялось, как не возбранялось и шуметь – все стремились перекричать друг друга, выкрикивая тосты за покойного. Считалось, что ушедшему, пусть и вкусившему радостей Сада, будет приятно, что внизу его вспоминают, и Матушка не будет сердиться, если в такой день шум долетит до Ее чертогов, – напротив, уверится, что взяла человека в Сад не напрасно. Потому никто не удивлялся, когда на поминках напивались до забытья…

На дневную службу, куда стеклись со всех окрестных деревень – после рассказывали, что в храм было не зайти, – Стефан прийти не смог. Юлия сказала гостям, что князя посетил приступ жестокой меланхолии: не присутствовав при смерти отца, он только теперь осознал утрату и, подавленный своими мыслями, остался в постели. Гости проявили снисходительность, шепча о необыкновенной силе вдовы Белта: вот уж кого тяжелые мысли не удерживают от выполнения долга, а ведь совсем еще девочка… Только граф Лагошский пробурчал что-то себе под нос, но его никто не услышал.

Накануне Стефан зашел к пану Ольховскому. Тот сидел, склонившись над рассохшейся книгой.

– Вот и хорошо, что зашел, панич. Надо на тебе колдовство попробовать… ах, пес, так ведь света уже нет… Ну после. Делали такое заклятие для воинов, чтоб могли долго стоять на солнце. Не для твоей крови, конечно, писано… ну да посмотрим.

– Благодарю. – Стефан сжал руку старика. Кажется, пан Ольховский окончательно сменил гнев на милость. Но Стефан и не верил никогда, будто вешниц, водивший его на охоту и тешивший их с Мареком сказками, действительно хочет его смерти.

– Я пришел за другим, вешниц. Хотел узнать, не привезли ли вы с собой настойку.

Настойку – на пяти травах и одной секретной – вешниц каждое лето делал сам, не подпуская близко ни кухарку, ни прислугу. Говорили, что дед Ольховского, от которого вешниц унаследовал рецепт, напоил как-то ею отряд поймавших его дражанцев – и не только сбежал, но и прихватил с собой коня и любовницу командира…

– Э нет, – покачал головой Ольховский. – Куда тебе еще и настойку…

– Так ведь я, – Стефан улыбнулся, – не для себя прошу.

В начале ужина за огромным столом царила тяжкая тишина, которую только отчасти оправдывал траур. Редкие остландские гости чувствовали себя не в своей тарелке, прикидывая, уж не оказались ли они в гнезде бунтовщиков и не стоило ли позвать цесарскую охрану. Юлии пришлось усадить Ядзю за клавесин, но тихая, печальная музыка только усугубляла тишину. Белогорцы за столом тоже разделились на два лагеря: «гостиные» гости, как назвал бы их Марек, тревожно и выразительно поглядывали друг на друга, будто предвкушая плохое.

Но тут Стефан, на правах наследника, поднял первый тост за упокой отцовской души. Гости хлебнули, глаза у них заблестели. Дальше пошло легче. Уже через час начальник управы доверительно склонялся через стол к Корде и говорил:

– Да ей-же ей, неладное что-то с этой наливкой. Ведь как в голову ударило! А я, смею сказать, здесь не первый день, уж и вишневки этой напробовался, и сливовицы, и прочих напитков… А тут – как в глазах помутилось, что такое…

– Да Матерь с вами, – отвечал Корда, который был ни в одном глазу, указывая на свой бокал, где плескалась точно такая же вишневка. – Наливка качества, конечно, преотменнейшего, стыдно пить что-то иное на поминках князя. Но чтоб ударяло в голову – это вы, верно, с дороги уставший да не поели, вот, закусывайте…

Гости закусывали, но не всем это помогало. Кто-то затянул песню. Кто-то захрапел потихоньку, улегшись щекой на скатерть. Блажинич ударился в воспоминания, как они со старым князем как-то раз едва не угодили в остландский плен, но скоро убедился, что никто его не слушает.

Корда осторожно поднялся и пробрался к Стефану.

– Ты что же, – спросил он вполголоса, – собираешься устроить здесь второй Фальконе?

– Сядь, – прошипел Стефан. – Тихо, Стан, сядь. Подожди немного. Никто не собирается резать им глотки…

Юлия, Вдова и остальные женщины вышли из-за стола еще раньше – не годилось им смотреть на подобное непотребство. Кому-то из гостей стало плохо, слуги подхватили его под руки и вывели на двор. Другой заметил, что места вокруг него подозрительно опустели, и стал громогласно возмущаться – да куда ж это все подевались? Никто его, впрочем, не поддержал.