Твоя капля крови

– Государь, – заговорил Стефан, глядя, как с глянцевых щек Голубчика сползает румянец, – меры надо было принимать срочно, а вы доверили мне заниматься вопросом Пинской Планины – оттого я и обратился с такой просьбой к генералу. Я целиком несу ответственность за это решение.

– Разумеется, – сказал Лотарь, – несете.

– Ваше величество, – влез Голубчик, – я не сомневаюсь в том, что у полковника Хортица была причина стрелять, однако же… – Это прозвучало как оправдание. Лотарь метнул в генерала недовольный взгляд.

– Вам известна репутация Хортица? – прямо спросил Стефан.

Тут надулся Голубчик.

– Известна. Хортиц давно зарекомендовал себя как опытный боец и настоящий слуга Отечества.

– Без сомнения, он очень полезен на вражеской территории, – с горечью сказал Стефан. – Но тут положение другое. Мне ли, белогорцу, напоминать вам, что Пинска Планина – это теперь остландская земля?

– И любой бунтовщик – враг этой земли, – сказал генерал, правда, уже с меньшим апломбом.

– Достаточно, – оборвал Лотарь. – Вы оба доложите о произошедшем на Совете. Князь Белта, а вам надлежит позаботиться о том, чтобы наш брат господарь Николае не принял произошедшее как личное оскорбление.

– Мой цесарь, – сказал Стефан. В другое время он подождал бы, пока цесарь выставит Голубчика, – но не сейчас. – Кто бы ни изменил приказ, он выказал прямое неподчинение. И если оставить его безнаказанным, остальные справедливо решат, что, будучи далеко от столицы, могут поступать по-своему.

Лотарь сощурился.

– Давайте подождем с наказанием. Вы знаете, что я снисходительно отношусь к вашим соотечественникам, но не все они так же снисходительны к Остланду. Полковник Хортиц действительно нужный человек, если речь идет о бунте. И я не удивлюсь, если бунт имел место и Хортицу пришлось защищаться.

– Против лавочников и их жен? – не выдержал Стефан.

– Не испытывайте мое терпение, Белта.

– Простите меня, государь. – Стефан понимал уже, что проиграл. Злость сменилась усталым, тяжело легшим на дно души отчаянием. Голубчик стоял мебелью, переводил взгляд с него на цесаря и обратно.

– Я понимаю ваше беспокойство. – Лотарь откинулся на спинку кресла, сложил руки в замок. Забарабанил пальцами по костяшкам – обычно это означало нетерпение. – Однако, по чьему бы приказу ни действовал полковник Хортиц, я не думаю, что он принялся просто так стрелять в толпу. Как белогорец, вы можете быть пристрастны… но вы сами себе не кажетесь непоследовательным? Сперва вы утверждаете, что жители Планины – смутьяны, каких поискать, и со дня на день начнут бить дражанцев; теперь же пытаетесь представить их несчастными агнцами…

– Я пытаюсь лишь объяснить, ваше величество, – тихо сказал Стефан, – что жесткость не всегда является лучшим выходом. По меньшей мере, не везде…

– Напомню вам, князь, что это была ваша идея – послать войска. Без вашего наущения мне бы это и в голову не пришло.

Возражать бесполезно; отрицать свою вину – глупо.

– Ваше величество, я осмелюсь просить одного. Поскольку я, как вы справедливо заметили, являюсь косвенным виновником происшествия, позвольте мне самому выяснить, как такое могло произойти. Разрешите мне создать комиссию по этому происшествию.

Лотарь нахмурился; на миг глаза его потемнели, став ярко-синими, а потом и вовсе глухо-зелеными, как малахит. Стефан поклялся бы, что сейчас на него глядит сама цесарина.

Он не выдержал этого взгляда, опустил голову. Лотарь молчал.

– Поднимите это вопрос на Совете, – сказал наконец цесарь. – Но я напишу своему кузену в Швянт. Как льетенант Бялой Гуры, он подчас думает, будто лучше знает, что нужно княжеству. До той поры я был бы вам признателен, если бы вы ничего не предпринимали и ни с кем не связывались.

– Служу вашему величеству.

– Нет, – резко сказал Лотарь. – Не мне вы служите, Белта. И уж тем более не вашему княжеству. Вы служите Остланду, князь. Лучше вам об этом не забывать.

Лотаря нельзя было винить в досаде и рассеянности, с которыми он принял известия. Стефан понял это – вернее, вспомнил, – когда в небе увидел округлившееся прозрачное пятнышко луны. Приближалась годовщина смерти цесарины. Теперь досада и раздражение будут нарастать, а потом надо остерегаться резкой, беспощадной вспышки гнева – и долгой меланхолии.

Стефан хотел было задернуть штору, но забылся и долго стоял у окна.

– Ваша светлость, – раздался осторожный голос секретаря, – курьер, что приехал из Бялой Гуры, снова здесь и просит аудиенции…

Стацинский ждал в приемной, разглядывая картины на стенах. Он сменил пропыленное дорожное платье на простой костюм и эйреанку. Стефан усмехнулся: вот и до Бялой Гуры дошла здешняя мода. Правда, шея у мальчишки была обмотана белым бязевым шарфом, а на запястьях болтались неизменные браслеты.

– Так вы желаете поговорить?

Стацинский кивнул.

– Я бы очень просил вас выслушать меня, князь.

– Я собирался прогуляться, – сказал Стефан. – Уже вечер, а здешние стены… давят.