В конце отец писал:
А может, и не напряжение, а просто страх. Отцу там, в Бялой Гуре, куда лучше видно, что затевается, – и он боится, что друзья его, охваченные повстанческим жаром, о заложнике не вспомнят…
Кажется, отец и в самом деле простил его. Их простил…
Вошел слуга и застыл на пороге.
– Что это вы, хозяин? Али новости плохие?
Только тут Стефан понял, что, сам не замечая, вытирает с глаз беспрестанно текущие слезы, а левая щека покраснела. Он отпрянул от окна и в сердцах велел задернуть наконец проклятые занавеси.
Рябиновка горчила; на остальных Стефан глядел словно сквозь дым курительного салона. Вспоминал в который раз свой разговор с анджеевцем.
– В каком смысле – кроме вас? – спросил он тогда у Стацинского. – Вы хотите сказать, что за мной охотится еще один Орден? Сколько же их там?
Мальчишка покачал головой.
– Не Орден. Орден у нас один. А это… я не знаю.
Стацинский, как оказалось, успел купить бретцель в одном из ларьков, теснившихся у набережной. Теперь он вытащил лакомство из кармана эйреанки и принялся кормить чаек.
– Те люди, которые… С которыми я…
Прежде Стефан не поверил бы, что мальчишка может запинаться.
– С которыми вы так любезно встретили меня на дороге, – помог он. – Что с ними?
– Они… насколько я могу понять, они не из нашего Ордена. Меня ввели в заблуждение, князь.
– Их нашли?
Стефан смотрел на чаек, пикирующих за лакомством. Говорят, если долго глядеть на море, оно смоет память о плохом. Но воспоминания о раскромсанных телах на ночной дороге уходить не желали. Вестей об убитых анджеевцах так и не было, хоть Стефан и посылал специальный запрос. Он думал, дело это осело в долгом ящике деревенского следователя из местных, что злоупотребляет рябиновкой, знает истории о вурдалаках и после заката остается дома.
– Их нашли… те, кто должен был найти. Потому я и приехал.
Стацинский уронил кусок бретцеля. Неожиданно вместо чаек к его ногам слетел тощий воробей и вцепился в еду. Кусок был слишком большим для него, и воробей поднялся с усилием, тяжело паря на растопыренных крыльях.
Стацинский говорил угрюмо, как ребенок, вынужденный извиняться за проступок, в котором он не раскаивается.
– Когда я уехал от вас после дуэли, я был слишком слаб, чтоб добраться до Ордена, и послал письмо своему куратору. Он ответил, чтоб я оставался в том трактире и ждал братьев по Ордену.
– Вы их не знали?
Мальчишка помотал головой.
– Они сказали Слово, и их направил брат Георгий…
– Ваш куратор?
Стацинский кивнул.
– Наверное, я должен был сообразить, – сказал он кисло. – Зачем нам надо было нападать ночью, когда нечисть становится сильнее? Время Анджея – день, он действует при свете и избегает тьмы. Впрочем, ладно. Они сказали Слово… Я должен был рассказать им о проверке.
– Постойте. Что за проверка? И зачем им понадобились вы?
– Мы не имеем права убивать, если не уверены, что перед нами нечисть. Вот я и приехал – проверить. А потом показал вас братьям…
Анджеевец поморщился, тронул шрам у виска.
– После уже меня подобрали крестьяне. И нашли тела. Тогда приехал Старший брат, разбираться. Он мне и сказал…
Он швырнул оставшиеся крошки чайкам и долго, с остервенением отряхивал ладони.
– Он сказал мне, что брат Георгий больше не в Ордене, потому что он взял деньги за вашу голову.
– И что ж в этом дурного? – подивился Стефан. – За избавление от нечисти, если не ошибаюсь, всегда платили…
– Платили ведьмакам с большой дороги, – отчеканил мальчишка. – А детям Анджея Мать воздает после смерти. Орден Анджея никогда не брал за свои дела «пожертвований»! И я тоже, я не наемник! Я сражаюсь против нечисти, я не буду убивать за деньги, я не какой-нибудь! Мой отец…
– Тише, пан Стацинский. Я знаю, кем был ваш отец, вся Бяла Гура знает.
– Я не наемник, – уже тише повторил анджеевец. – А вы не понимаете. Брату Георгию заплатили заранее. Не за вампира, а за вас.