Тысяча и одна ночь. В 12 томах

— Йа Гассан Абдаллах, вот когда можешь ты отплатить мне и, если хочешь, вернуть себе свободу! Я знаю, что ты силен и ловок, и ты один можешь попасть в цель! Возьми же этот лук и постарайся сбить эти ключи!

Тогда я, о повелитель мой, счастливый тем, что могу этой ценою отплатить ему свой долг и вернуть свою свободу, не колеблясь повиновался господину моему. И я взял лук и, осмотрев его, увидел, что он был индийского изделия и искусной работы. И, желая показать господину моему свое искусство и ловкость, я с силой натянул лук и прицелился в кисть юноши на колонне. И первой моей стрелой я сшиб один ключ, и это был золотой ключ. И, полный гордости и радости, я поднял его и подал господину моему. Но он не захотел взять его и, отказываясь, сказал мне:

— Оставь его себе, о бедняк! Это награда за твою ловкость!

И я поблагодарил его и положил золотой ключ в пояс свой. И я не знал, что это был ключ бедствий.

Вслед за тем вторым ударом я сбил еще один ключ, и это был ключ серебряный. Но бедуин не захотел и прикоснуться к нему, и я положил его также за пояс рядом с первым. И я не знал, что это был ключ страданий.

После чего еще двумя стрелами я сшиб еще два ключа — железный и свинцовый. И один из них был ключ славы, а другой — ключ мудрости и счастья. Но я этого не знал. И господин мой, не дав мне времени подать их ему, подхватил их, испуская радостные восклицания и говоря:

— Благословенно будь чрево, которое носило тебя, о Гассан Абдаллах! Благословен будь тот, кто наставил руку твою и приучил твой глаз! — И он сжал меня в своих объятиях и сказал мне: — Отныне ты принадлежишь себе!

И я поцеловал руку ему и хотел вновь отдать ему золотой и серебряный ключи. Но он отказался, говоря:

— Они твои!

Тогда я вынул из колчана пятую стрелу и собирался сшибить последний ключ, тот который был из китайской меди, не подозревая, что это ключ смерти. Но господин мой поспешил воспротивиться моему намерению, остановив руку мою и воскликнув:

— Что хочешь ты делать, несчастный?

И я, испугавшись, по оплошности уронил стрелу на землю. И она как раз попала мне в левую ногу и пронзила ее, сильно поранив. И это было началом бедствий моих.

Когда господин мой, огорченный случившимся со мною несчастьем, перевязал как умел рану мою, он помог мне взобраться на мою верблюдицу. И мы продолжили путь наш. Но вот после трех дней и трех ночей езды, весьма болезненной для моей пораненной ноги, мы выехали на большой луг, где и остановились на ночлег. И на этом лугу росли деревья неизвестной мне породы, каких я никогда не видывал. И на деревьях этих красовались великолепные спелые плоды, свежий и соблазнительный вид которых манил руку сорвать их. И я, терзаемый жаждою, дотащился до одного из этих деревьев и поспешил сорвать один из плодов. И он был золотисто-алого цвета и с чудным запахом. И я поднес его ко рту и откусил. Но тут, увы, зубы мои вдруг вонзились в него с такою силой, что я уже не мог разжать челюсти. И я хотел крикнуть, но из горла моего вырвался лишь глухой и невнятный звук. И я стал страшно задыхаться. И я принялся бегать из стороны в сторону со своей хромой ногой и с плодом, крепко сжатым в сведенных судорогой челюстях, размахивая руками как сумасшедший. Потом я, с вылезающими на лоб глазами, стал кататься по земле. Тогда господин мой бедуин, увидав меня в таком состоянии, сначала сильно испугался. Но когда он понял причину моего мучения, то подошел ко мне и попытался освободить мои челюсти. Но все усилия его лишь увеличивали мои страдания. И, видя это, он оставил меня и пошел подбирать под деревьями опавшие плоды. И, внимательно осмотрев их, он выбрал один из них, а другие отбросил. И, снова подойдя ко мне, он сказал мне:

— Посмотри на этот плод, Гассан Абдаллах! Ты видишь насекомых, которые грызут и точат его? Так вот эти насекомые и будут лекарством в беде твоей. Но нужно быть спокойным и терпеливым. — И он прибавил: — Я же рассчитал, что, если посадить на плод, закрывающий рот твой, несколько таких насекомых, они примутся грызть его, и через два или три дня ты будешь освобожден.

И зная, что он человек бывалый, я предоставил ему действовать, как он находил нужным, думая про себя: «Йа Аллах! Три дня и три ночи такого мучения! О! Насколько лучше было бы умереть!»

А господин мой, усевшись подле меня в тени, сделал то, что сказал, — посадил на проклятый плод спасительных насекомых.

И в то время как насекомые-точильщики принялись за свою работу, хозяин мой вынул из мешка с припасами финики и сухой хлеб и стал есть. И он время от времени отрывался от еды, чтобы побудить меня к терпению, говоря:

— Видишь, йа Гассан Абдаллах, как жадность твоя задерживает меня в пути и отсрочивает исполнение моих планов. Но я благоразумен и не мучаюсь чрезмерно из-за этой помехи. Делай, как я!

И он устроился на ночлег и посоветовал мне сделать то же самое.