Тысяча и одна ночь. В 12 томах

Тогда я, о государь мой, несмотря на чрезвычайное утомление и возможные страдания, ответил покорностью и послушанием, ибо я не забыл, что бедуин дал мне денег на хлеб для детей моих, для супруги моей и матери моей; и я подумал также, что, может быть, если бы я отказался оказать ему эту странную услугу, он покинул бы меня одного в этой дикой местности. И, возложив упование свое на Аллаха, я стал взбираться на гору и, несмотря на болезненное состояние ноги моей и живота, достиг вершины в середине ночи.

И почва там была белая и обнаженная, без единого кустика или клочка травы. И ледяной ветер, свирепо дувший на вершине, и утомление этих последних несчастных дней повергли меня в такое оцепенение, что я не смог удержаться, чтобы не повалиться на землю и, несмотря на все усилия воли, не проспать до утра.

Когда я проснулся, солнце только что поднялось над горизонтом. И я хотел тотчас же исполнить предписание бедуина. И вот я сделал усилие, чтобы вскочить на ноги, но бессильно упал снова на землю; ибо ноги мои, сделавшиеся толстыми, как у слона, были дряблы, болезненно ныли и совершенно отказывались поддерживать тело мое и живот мой, раздувшиеся, как бурдюк. И голова моя тяжело давила на плечи, как если бы вся она была из свинца, и я не мог приподнять рук моих, ибо они онемели.

Тогда из опасения прогневать бедуина я заставил тело мое все-таки повиноваться усилию воли моей и, несмотря на ужаснейшие страдания, которые при этом испытывал, кое-как поднялся на ноги. И затем, повернувшись лицом к востоку, прочитал утреннюю молитву. И восходящее солнце освещало мое жалкое тело и отбрасывало огромную тень от него к западу.

Исполнив таким образом долг свой, я решил спуститься с горы.

Но склон ее был так крут, а я так слаб, что с первого же сделанного мною шага ноги мои подогнулись под тяжестью моего тела и я упал и покатился, как шар, с ужасающей быстротой. И камни, и тернии, за которые я в отчаянии пытался ухватиться, не только не задерживали моего падения, но еще вырывали у меня куски платья вместе с мясом. И я перестал наконец катиться таким образом, орошая землю кровью своей, лишь у подножия горы, в том месте, где находился господин мой бедуин.

Он же сидел и, наклонившись над землей, чертил какие-то линии на песке с таким глубоким вниманием, что совершенно не заметил моего присутствия, и он не видел, как очутился я подле него; и когда мои многократные стоны отвлекли его наконец от занятия, в которое он был погружен, он воскликнул, не оборачиваясь ко мне и не взглянув на меня:

— Альхамдулиллах![16] Мы родились под счастливой звездой, и нам все удастся! И вот благодаря тебе, йа Гассан Абдаллах, мне наконец удалось найти то, что я искал в течение нескольких лет, измерив тень, которую отбрасывала голова твоя с вершины горы. — Затем он прибавил, по-прежнему не поднимая головы: — Иди скорее, помоги мне рыть яму там, где я воткнул свое копье!

Но так как я ответил молчанием, прерываемым лишь жалобными стенаниями, он наконец поднял голову и обернулся в мою сторону. И он увидел, в каком состоянии я нахожусь — весь скорчившийся в комок и недвижимый на земле. И он приблизился ко мне и крикнул:

— Неосторожный Гассан Абдаллах! Ты, видно, не послушался меня и спал-таки на горе! И ядовитые испарения проникли в твою кровь и отравили тебя!

Но так как зубы мои стучали и я имел самый жалкий вид, он успокоился и сказал:

— Да! Но не отчаивайся все же в моем участии, я сейчас вылечу тебя!

И, говоря это, он вытащил из-за пояса нож с тонким и острым лезвием и, раньше чем я успел помешать ему, сделал мне несколько глубоких надрезов на животе, на руках, на ляжках и на ногах. И из них тотчас обильно потекла вода — и опухоль сразу опала, как опорожненный бурдюк. И кожа моя обвисла на костях, точно слишком широкое платье, купленное на торгах. Но в то же время я сразу почувствовал некоторое облегчение и, несмотря на слабость, мог встать и помочь господину моему в том, что он затеял. Итак, мы принялись рыть землю в том самом месте, где воткнуто было копье бедуина. И скоро мы отрыли там гроб из белого мрамора. И бедуин приподнял крышку гроба и нашел там остатки человеческих костей и свиток из кожи серны, окрашенный пурпуром, который теперь в руках твоих, о царь времен, и на котором были начертаны золотые блестящие письмена. И господин мой, весь дрожа, взял эту рукопись и, несмотря на то что она была написана на незнакомом языке, принялся внимательно читать ее. И по мере того как он читал, бледное чело его стало покрываться краской удовольствия и глаза сверкать от радости. И наконец он воскликнул:

— Я знаю теперь путь в таинственный город! О Гассан Абдаллах, радуйся! Мы скоро войдем в Ирам Многоколонный, куда еще никогда не проникал ни один из сынов Адама! И там найдем мы основу всех богатств земли, зачаток всех драгоценных металлов — красную серу!

Но я, испуганный до крайних пределов испуга при одной мысли о дальнейшем путешествии, воскликнул, услышав слова эти: