Тысяча и одна ночь. В 12 томах

— Вот она, красная сера, йа Гассан Абдаллах! Это химия[18] мудрецов и ученых, которые все умерли, не открыв ее.

И я сказал:

— Выкинь презренную пыль эту, о господин мой, и давай лучше заполним шкатулку драгоценностями, которыми переполнен этот дворец!

И господин мой взглянул на меня с состраданием и сказал мне:

— О бедный! Эта пыль — источник всех богатств земли! И одной крошки этой пыли достаточно, чтобы превратить в золото самые презренные металлы! Это — химия! Это — красная сера, о бедный невежда! С этим порошком я могу, если захочу, построить дворцы более роскошные, чем этот, основать города великолепнее, чем этот город; я могу купить жизнь людей и совесть чистых душ, соблазнить саму добродетель, я сделаюсь царем и сыном царей!

И я сказал ему:

— А можешь ли ты этим порошком, о господин мой, продлить хоть на один день свою жизнь или вычеркнуть хоть один час из твоего прежнего существования?

И он ответил мне:

— Один Аллах велик!

Я же, не будучи убежден в действительности драгоценных свойств этой самой красной серы, предпочел на всякий случай набрать самоцветных камней и жемчуга. И я уже набил ими пояс свой, свои карманы и чалму, когда господин мой крикнул мне:

— Горе тебе, человек с грубым умом! Что ты делаешь? Разве не знаешь ты, что если бы мы похитили хоть один камешек из этого дворца и с этой земли, то были бы в ту же минуту поражены смертью?!

И он большими шагами вышел из дворца, унося с собою шкатулку. Я же с большим сожалением опорожнил свои карманы, пояс и чалму и последовал за господином моим, не раз оборачиваясь назад, чтобы взглянуть на эти неисчислимые богатства. И я догнал в саду господина моего, и он взял меня за руку, чтобы пройти по городу, из страха, что я соблазнюсь всем, что представится взорам моим, и мы вышли из города через ворота из рубинов.

^{И мы подошли к дворцу, который выделялся среди всех других и был построен с искусством и великолепием невообразимым, и террасы его поддерживались тысячей золотых колонн.}

И когда мы дошли до стены из голубого хрусталя, замыкавшей горизонт, она подалась и дала нам пройти. И, выйдя за нее, мы обернулись, чтобы в последний раз взглянуть на чудную равнину и город Ирам; но и равнина, и город уже исчезли. И мы очутились на берегу ртутного потока, через который мы перешли, как и в первый раз, по хрустальному мостику.

И мы нашли на другом берегу наших верблюдиц, дружно щипавших траву. И я подошел к своей, как к старинному другу. И после того как я подтянул подпруги, мы сели каждый на свою верблюдицу, и господин мой сказал мне:

— Мы возвращаемся в Египет.

И я воздел руки к небу, благодаря Аллаха за эту добрую весть.

Но, о повелитель мой, золотой ключ, а также серебряный по-прежнему хранились в моем поясе, и я не знал, что это были ключи бедствий и страданий.

В эту минуту Шахерезада заметила, что брезжит рассвет, и со свойственной ей скромностью умолкла.

А когда наступила

СЕМЬСОТ ДЕВЯНОСТО ТРЕТЬЯ НОЧЬ,

она сказала:

И я не знал, что это были ключи бедствий и страданий.

И потому-то в продолжение всего путешествия до приезда нашего в Каир я претерпел немало всяких бед и лишений и испытал много страданий вследствие моего разрушенного здоровья. Но по воле судьбы, о которой я все еще ничего не знал, я один был жертвой всех несчастных случаев в пути, в то время как господин мой, спокойный и радостный до величайшей степени радости, казалось, еще выигрывал от всех этих терзавших меня несчастий. Казалось, он шел по жизненному пути между всевозможными бедствиями и напастями улыбаясь, будто по шелковому ковру.

И таким образом прибыли мы в Каир, и первой моей заботой было, конечно, тотчас же поспешить к себе домой. Но я увидел, что дверь моего дома раздроблена и открыта; бродячие собаки сделали своим убежищем прежнее жилище мое. И никого не было там, чтобы встретить меня. И я не нашел никаких следов ни матери моей, ни супруги моей, ни детей моих. И один из соседей, который видел, как я вошел в дом, и слышал крики моего отчаяния, открыл дверь свою и сказал мне:

— Йа Гассан Абдаллах! Да продлятся дни твои теми, которых они лишились! Все умерли в доме твоем.

Я же при этом известии упал на землю замертво. Когда же пришел в себя после этого обморока, я увидел подле себя господина моего бедуина, который ухаживал за мной и брызгал мне розовой водой в лицо. Я же, задыхаясь от слез и рыданий, не смог на этот раз удержаться от нареканий в его адрес, и я обвинял его в том, что он явился причиной всех моих несчастий. И я долго осыпал его всякими ругательствами, называя его виновником тех злоключений, которые собирались надо мною и преследовали меня. Но он, нимало не теряя ясности духа и не изменяя спокойствию своему, тронул меня за плечо и сказал:

— Все исходит от Аллаха, и к Аллаху все возвращается!

И, взяв меня за руку, он увлек меня прочь из дома моего.