Тысяча и одна ночь. В 12 томах

О девушка, приди! Лишь тот мудрец,Кто радостью умеет жизнь наполнить!Оставь ты воду людям богомольнымДля их молитв, а мне налей вина,Что озаряет красотою новойЖивые розы на твоих щеках,И до безумья дай его напиться!Но раньше ты отпей без колебаний

Из этой чашки, чтоб придать винуБлагоуханье уст твоих прекрасных,Ведь наше счастье здесь увидеть могутОдни деревья апельсинной рощиС ласкающим и сладким ароматомДа ручейков игривые струи!Пусть голос твой поет о страсти жгучей —И вмиг ревниво смолкнут соловьи!

Ты ж смело пой влюбленные напевы,Ведь я один здесь слушаю тебя,И ты другого не услышишь звука,Как тихий шелест нежных лепестков,Что раскрывают, расцветая, розы,Да страстный трепет сердца моего!Один тебя я слушаю и вижу,О, пусть спадет ревнивый твой покров,

Свидетелями страсти нашей будутЛишь звездочки да яркая луна…Склонись ко мне и дай запечатлетьМне поцелуй на лбу твоем прекрасном!Дай целовать мне ротик твой, и глазки,И непорочной груди белизну!Склонись ко мне! Лишь розы и жасминыНа нас глядят! Приди в мои объятия,

Нет больше сил — пылаю страстью я!Но раньше ты закрой свое лицо,Ведь сам Аллах, когда б увидел нас,Узнал бы ревность жгучую, наверно!

И, пропев это, господин мой бедуин испустил глубокий вздох удовлетворения, склонил голову на грудь и как будто уснул. И девушка, сидевшая на коленях у него, осторожно освободилась из его объятий, чтобы не потревожить покой его, и тихо вышла. И я подошел к нему, чтобы укрыть его и подложить подушку под голову, и заметил, что дыхание его прекратилось; и я наклонился к нему, крайне взволнованный, и убедился, что он отошел в вечность как предназначенный к блаженству, с улыбкой на устах. Да упокоит его Аллах в милосердии Своем!

Тогда я, чувствуя, что сердце мое сжимается от исчезновения господина моего, который, несмотря ни на что, всегда был добр и благожелателен ко мне, и, забыв о том, что несчастья стали преследовать меня с того дня, как я встретил его, я приказал устроить ему великолепные похороны. Я сам омыл тело его душистыми водами, старательно заткнул надушенной ватой все отверстия тела его, выщипал волосы, тщательно расчесал бороду, окрасил его брови, вычернил ресницы и обрил голову.

Затем я покрыл его в качестве савана чудесной тканью, которая была изготовлена для какого-то персидского царя, и положил его в гроб из дерева алоэ, выложенный золотом. После чего я пригласил многочисленных друзей, которых господин мой приобрел благодаря своей щедрости, и приказал пятидесяти невольникам, облеченным в приличные по случаю одежды, поочередно нести гроб на плечах. И, выстроившись в процессию, мы двинулись к кладбищу. И значительное число плакальщиц, заранее нанятых мною для этого, следовали за погребальным шествием, испуская жалобные вопли и махая платками над головами своими, в то время как чтец Корана открывал шествие, напевая священные стихи, на которые толпа отвечала, повторяя:

— Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед — пророк Его!

И все проходившие мимо мусульмане спешили подойти помочь нести гроб, хотя бы только касаясь его рукою. И мы предали его земле среди воплей и стенаний целого народа. И я велел зарезать на могиле его целое стадо баранов и молодых верблюдов.