Тысяча и одна ночь. В 12 томах

Когда халиф услышал эти слова, он пришел в страшное негодование и обещал молодой девушке дать на следующий же день отдельный дворец и двор, достойный ее красоты. Потом, овладев ею, он поспешно вышел, разбудил спавшего евнуха и велел ему немедленно идти к стихотворцу Абу Нувасу и сказать, чтобы он тотчас же явился во дворец.

^{То была молодая невольница, прекрасная, как полная луна, единственным покровом для которой служили ее распущенные волосы.}

Халиф имел обыкновение посылать за стихотворцем каждый раз, когда его что-нибудь заботило, чтобы выслушивать его импровизации или заставлять его перекладывать на стихи какое-нибудь приключение, которое он сам ему и рассказывал.

Евнух отправился в дом Абу Нуваса и, не застав его там, принялся искать его во всех багдадских собраниях и наконец нашел его в одном духане[31] с плохою славою, в глубине квартала Зеленых Ворот. Он подошел к нему и сказал:

— О Абу Нувас, господин наш халиф просит тебя прийти во дворец.

Абу Нувас рассмеялся и сказал:

— Как же ты хочешь, о отец белизны, чтобы я двинулся отсюда, когда меня удерживает здесь заложником один молодой человек, мой приятель?

Евнух спросил:

— Где же он и кто он?

Тот отвечал:

— Он очень мил, красив и безбород! Я обещал ему в подарок тысячу драхм; но так как при мне нет таких денег, то я не могу уйти, не уплатив долга.

При этих словах евнух воскликнул:

— Клянусь Аллахом, Абу Нувас, покажи мне этого юношу, и если он действительно так хорош, как ты его описываешь, то все тебе простится, и даже более того.

В то время как они разговаривали, юноша просунул голову в дверь, и Абу Нувас воскликнул, обращаясь в его сторону:

Если бы ветвь всколыхнулась,

Как запели бы птицы…

На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ДВЕСТИ ВОСЕМЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Абу Нувас воскликнул, обращаясь в сторону юноши:

Если бы ветвь всколыхнулась,

Как запели бы птицы…

Тогда юноша вошел в залу. Он действительно был необыкновенно хорош собой, и на нем были три разноцветные туники, надетые одна на другую: первая белая, вторая красная, третья черная.

Увидев его сначала в белом, Абу Нувас почувствовал, как в сердце его засверкал огонь вдохновения, и сымпровизировал:

Явился он в льняной одежде, белой,Как молоко. И темные глазаПод легкой тенью век голубоватых,И розы нежных щек благословлялиТого, Кто мог так чудно их создать!Ему сказал я: «Почему проходишьТы равнодушно, на меня не глядя,Когда тебе я в руки предаюсьБезропотно, как жертва палачу?»Он отвечал: «Оставь пустые речи

И созерцай безмолвно дело рукСоздателя. Бела моя одежда,И бело тело нежное мое,И белоснежен лик мой, точно так жеБела судьба грядущая моя, —Всё — белизна и белое на белом!»

Услышав эти стихи, юноша улыбнулся и, сняв белую одежду, явился в красной. При виде такого превращения у Абу Нуваса захватило дыхание, и он сейчас же воскликнул:

Он предо мной предстал в одежде красной,Как все дела жестокие его!И я вскричал, взволнованный, смущенный:«Как можешь ты, что лунной белизноюВсегда сиял, как можешь ты являться

С такою краской на своих ланитах,Как будто с кровью наших всех сердец,И в этом платье цвета анемонов?»Он отвечал мне: «Нежная заряСвою одежду мне дала вначале,Теперь же солнце яркое самоМне подарило блеск лучей горячих.Мои ланиты красны, как огонь,Как огонь, уста мои пылают,И то вино, что им дает окраску,И вся одежда красная моя —Всё — краснота и красное на красном!»

Услышав эти стихи, юноша одним движением сбросил красную тунику и остался в черной, которая была надета прямо на тело и прекрасно обрисовывала его стан, стянутый шелковым поясом. Увидев это, Абу Нувас пришел в беспредельный восторг и прочел тут же сочиненные в честь юноши стихи: