Тысяча и одна ночь. В 12 томах

И в то время как я лежал там недвижимый и дрожащий от холода, ко мне приблизился почтенный шейх с седою бородой и, произнося приветствие, укрыл меня теплыми одеждами, которые принесли мне величайшее облегчение.

На этом месте своего повествования Шахерезада увидела, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ТРИСТА ТРИНАДЦАТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Когда я лежал там недвижимый и дрожащий от холода, ко мне приблизился почтенный шейх с седою бородой и, произнося приветствие, укрыл меня теплыми одеждами, которые принесли мне величайшее облегчение.

Несколько оживленный растираниями и массажем, который старец по доброте своей позаботился мне сделать, я смог приподняться, хотя дар речи еще не вернулся ко мне. Тогда старец, поддерживая меня под локоть, потихоньку отвел меня в хаммам, где приказал устроить мне великолепную ванну, что окончательно вернуло мне душу, дал мне нюхать изысканнейшие благовония и надушил ими все тело мое, а затем повел меня к себе.

Когда я был введен в дом этого старца, вся семья его обрадовалась моему появлению и приняла меня с большим радушием и с выражениями дружбы. Сам же старец усадил меня на середину дивана в приемной зале и дал мне есть кушанья лучшего качества и пить воду, приятно благоухающую цветами. После чего вокруг меня стали курить фимиам, и рабы принесли мне теплой и душистой воды, чтобы обмыть руки, и подали мне салфетки, подрубленные шелком, чтобы я мог обтереть себе пальцы, бороду и губы. После этого старец отвел меня в прекрасно убранную комнату, где оставил меня одного, а сам скромно удалился. Но он оставил в моем распоряжении различных рабов, которые время от времени приходили узнать, не нуждаюсь ли я в их услугах.

И в течение трех дней со мной обходились таким образом, ни о чем не расспрашивая и не задавая мне никаких вопросов; и я не чувствовал недостатка в чем-либо; за мной ухаживали с большой предупредительностью до тех пор, пока я наконец не почувствовал, что силы мои вполне восстановились и душа моя и сердце успокоились и освежились. Тогда, только наступило утро четвертого дня, старец после приветствий сел подле меня и сказал мне:

— О гость наш, сколь сильной радостью и удовольствием наполнило нас твое присутствие! Да будет благословен Аллах, поставивший нас на пути твоем, чтобы спасти тебя от бездны! Кто ты и откуда ты прибыл?

Тогда я горячо поблагодарил старца за огромную услугу, которую он оказал мне тем, что спас мне жизнь, а потом в изобилии давал мне есть и пить и вдыхать превосходные ароматы, и сказал ему:

— Меня зовут Синдбад-мореход. Прозвали же меня так вследствие моих дальних путешествий по морям и тех необыкновенных вещей, которые случались со мной и которые, будь они начертаны иглою во внутреннем уголке глаза, послужили бы уроком для внимательных читателей.

И я рассказал старцу свою историю от начала и до конца, не упуская ни одной подробности.

Тогда старец был страшно изумлен и в продолжение целого часа не мог говорить, до того он был потрясен всем, что услышал от меня. Затем он поднял голову, подтвердил еще раз, как он рад, что оказал мне помощь, и сказал:

— Теперь, о гость мой, если бы ты захотел последовать моему совету, то продал бы свой товар, который, без сомнения, стоит очень дорого вследствие своей редкости и своего высокого качества.

При этих словах старца я был на вершине изумления, и, не понимая, что он хочет этим сказать и о каком товаре идет речь (ибо был в тот момент нищим), я сначала молчал в течение нескольких мгновений, но потом, не желая все же упустить столь необыкновенного случая, который неожиданно представлялся мне, я принял многозначительный вид и ответил:

— Это, конечно, можно.

Тогда старец сказал мне:

— Будь вполне спокоен, дитя мое, относительно своего товара. Тебе нужно только встать и сопровождать меня на базар. Все остальное я беру на себя. Если при продаже с аукциона твой товар поднимется до подходящей цены, то мы согласимся продать его; если же нет, то я окажу тебе услугу хранить его в своих лавках в ожидании поднятия цен, и тогда мы сможем получить за него наилучшую выручку.

Тогда я изумлялся в душе все более и более; но я ничем не показал этого, ибо говорил себе: «Подожди еще, Синдбад, и ты поймешь, в чем дело».

И я сказал старцу:

— О мой почтенный дядюшка, слушаю и повинуюсь! Все, что ты найдешь нужным сделать, будет благословенно! Что же касается меня, то после всего, что ты сделал во благо мне, я могу только сообразоваться с твоею волей!

И я тотчас поднялся и отправился с ним на базар.

Когда мы подошли к середине базара, где происходил торг с аукциона, то, к величайшему моему изумлению, я увидел, что мой плот был перенесен сюда и окружен толпой маклеров и купцов, которые смотрели на него с почтением и покачивали головами. И я слышал со всех сторон восторженные восклицания:

— Йа Аллах! Какой чудный сорт сандала! Нигде во всем свете нет такого высокого сорта!

Тогда-то и понял я, что это был тот самый товар, и я нашел весьма важным для продажи принять достойный и сдержанный вид.