Тысяча и одна ночь. В 12 томах

^{Зумурруд и Али Шар сели в паланкин, прикрепленный к спине верблюда, и в сопровождении только двух маленьких евнухов возвратились в Хорасан.}

РАССКАЗ О ШЕСТИ МОЛОДЫХ ДЕВУШКАХ, ИЗ КОТОРЫХ НИ ОДНА НЕ ПОХОДИЛА НА ДРУГУЮ

Говорят, что в день из дней эмир правоверных аль-Мамун сел на трон свой в зале своего дворца и призвал к себе не только визирей, эмиров и главных начальников своего края, но и всех стихотворцев и всех людей, пленявших своим умом и которых он приближал к себе. Ближайшим же из всех собравшихся был Мухаммед эль-Басри. И халиф аль-Мамун обратился к нему и сказал:

— О Мухаммед, я очень желаю, чтобы ты рассказал мне теперь что-нибудь такое, чего я никогда не слышал.

Тот же ответил:

— О эмир правоверных, нет ничего проще! Но желаешь ли ты, чтобы я передал рассказ, слышанный мною от других, или же чтобы рассказал я о чем-нибудь таком, чему свидетелями были мои собственные глаза?

Аль-Мамун же сказал:

— О Мухаммед, мне все равно, но я хочу слышать все самое удивительное!

Тогда Мухаммед эль-Басри сказал:

— Знай, о эмир правоверных, что еще недавно знавал я человека со значительным состоянием родом из Ямана, который покинул родину и переселился в наш город Багдад, чтобы вести в нем приятную и спокойную жизнь. Звали его Али эль-Ямани. А так как, пожив некоторое время в Багдаде, он остался вполне довольным его нравами, то и повелел перевезти из Ямана все свое имущество, а также и гарем, состоявший из шести юных невольниц, прекрасных, как луны.

Первая из них была белая, вторая — темнокожая, третья — толстая, четвертая — тонкая, пятая — белокурая, златокудрая, и шестая — черноволосая. И все шесть поистине были верхом совершенства, обладали умом, украшенным знанием изящной словесности, превосходно изучили искусство танцев и музыки.

Белую отроковицу звали…

На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила наступление утра и скромно умолкла.

Но когда наступила

ТРИСТА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Самую первую, белую отроковицу, звали Ликом Луны; темнокожую — Угольком в огне; толстую — Полной Луною; тонкую — Райской Гурией; златокудрую — Солнцем Дня; а черноволосую — Зеницей Ока.

^{Он повелел перевезти из Ямана все свое имущество, а также и гарем, состоявший из шести юных невольниц, прекрасных, как луны.}

И однажды Али эль-Ямани, радуясь спокойной жизни, которой наслаждался в Багдаде, и находясь в тот день в особенно хорошем расположении духа, позвал всех шестерых невольниц в залу, чтобы провести с ними время, беседуя, попивая вино и занимаясь музыкой; и они бесконечно развлекались разного рода играми и забавами.

Когда воцарилось полное веселье, Али эль-Ямани взял кубок, наполнил его вином и, обращаясь к Лику Луны, сказал ей:

— О милая белая невольница, о Лик Луны, сыграй и спой нам что-нибудь своим восхитительным голосом!

И Лик Луны, белая невольница, взяла лютню и исполнила несколько прелюдий, от которых камни заплясали от радости и все руки поднялись к небу! Потом, аккомпанируя себе на лютне, она запела тут же сочиненные стихи:

Мой нежный друг — далек он или близок —

В моих очах свой лик запечатлел,И на моих ему покорных членахСвое он имя начертал навек.Я вся лишь сердце, чтоб нежней лелеятьВоспоминанье сладкое о нем;Чтобы живей и лучше упиватьсяЕго красой, я вся — одни глаза!Судья суровый, что меня немолчно

За все корит, мне говорит: «Когда жЗабудешь ты столь пламенную страсть?»Я говорю: «О мой судья суровый!Оставь меня и уходи! УжельНе видишь ты, что тщетны все старанья,Что невозможно мне его забыть?»

Слушая эти стихи, хозяин белой невольницы радовался и волновался, а когда она закончила, прикоснулся губами к кубку с вином, подал отроковице, и она выпила его. Наполнив же кубок вторично и держа его в руке, он обратился к темнокожей невольнице и сказал ей:

— О Уголек в огне, о целительница души, дай услышать голос твой и спой какие хочешь стихи, но не томи меня, однако же, своим огнем!

И Уголек в огне взяла лютню и перестроила ее на другой лад; потом она заиграла вступление, от которого заплясали камни и забились сердца, и стала петь: