Тысяча и одна ночь. В 12 томах

Коль так люблю я черный тела цвет,То потому, что юно это тело,Что в нем трепещет пламенное сердце,Что жгучий свет горит во тьме зрачков,А белизна… О, как она противна!Белок яйца я дважды не вкушаю,И белым мясом только поневолеПитаюсь я, — противно мне оно!И к белому я савану не в силахПылать любовью; к волосам седым

Я не склонюсь с лобзанием горячим!

А другой поэт сказал:

Коль я безумным стану от любвиК красавице с блестящим черным телом,Не изумляйтесь, о мои друзья, —Ведь все безумье, как врачи нас учат,Должно сперва начаться с черных мыслей!

Потом, когда же собираются близкие друзья, как не ночью? И как должны быть благодарны мраку ночи влюбленные за то, что она скрывает их ласки, ограждает от нескромных взоров и порицаний. Напротив, какое отвращение должен внушать им нескромный дневной свет, мешающий им и обнаруживающий их. Одного этого различия должно бы хватить тебе, о белая! Но выслушай еще, что сказал поэт:

Я ненавижу женщин белокожих,Вся кожа их как перхотью покрыта!Моя ж подруга так черна, как ночь,

С лицом прекрасным, как луна-царица;Лицо и цвет тот вечно неразлучны:Когда бы тьмы не знали мы ночной,Не знали б мы и лунного сиянья!

А другой сказал:

Мне ненавистен этот тучный отрок,Он белизной обязан только жиру.Но черный отрок полюбился мне:Он строен, тонок и с упругим телом.Когда с копьем я еду на турнир,

Всегда себе охотней выбираюЯ стройного младого жеребца,Седлать слонов другим предоставляя!

Если бы, о белая, я продолжала перечислять тебе достоинства черного цвета и хвалы ему, то поступила бы наперекор пословице: «Ясное и краткое слово стоит больше, нежели длинная речь».

Только я должна еще сказать тебе, что твои достоинства рядом с моими крайне жалкие. Ты действительно бела, но бела ведь и проказа, а она душит и распространяет зловоние. Ты сравниваешь себя со снегом, но разве позабыла, что в аду есть не только огонь, но в некоторых его местах и снег, порождающий страстный холод, терзающий осужденных сильнее ожогов от огня?! И если ты сравнила меня с чернилами, то разве позабыла, что чернилами написана Книга Аллаха и что черен драгоценный мускус, который дарят друг другу цари?! Наконец, советую для твоего же блага припомнить слова поэта:

Ко мне мой друг пришел сегодня ночью,И рядом мы с восторгом улеглись.Нас свет застал в объятиях друг друга.Когда б я мог Аллаха умолить,Просил бы я все дни ночами сделать,Чтоб мог мой друг со мною вечно быть!

Припомни также слова другого поэта:

Ужели не заметил ты, что мускусНе мускус был бы, если б не был черен,Что потому презренен только гипс,Что так он бел? О, как ценится зрачокВ людских глазах и как белок неважен!

Когда Зеница Ока закончила, господин ее Али эль-Ямани сказал:

— Без сомнения, о черная, и ты, белая невольница, вы обе говорили прекрасно. Теперь черед двух других.

Тогда поднялись толстая и стройная, между тем как черная и белая возвратились на свои места. И стали они одна против другой, и толстая, Полная Луна, приготовилась говорить первая. Но прежде чем начать, она стала раздеваться, обнажая запястья, лодыжки, руки и бедра, и она закончила тем, что осталась почти полностью обнаженной, чтобы показать богатство своего живота с великолепными наложенными складками, округлость его темного пупка и богатство нижней части тела своего. И она осталась только в своей тонкой рубашке, легкая и прозрачная ткань которой, не скрывая ее округлых форм, лишь приятно прикрывала их.

И только тогда обратилась она после небольшого колебания к сопернице своей, стройной Райской Гурии, и сказала ей…

На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

Но когда наступила