она сказала:
Она, толстая отроковица, которую звали Полная Луна, после небольшого колебания, обратилась к сопернице своей, стройной Райской Гурии, и сказала ей:
— Слава Аллаху, сотворившему меня дородной, положившему подушки во всех укромных уголках, щелях и изгибах тела моего, начинившего кожу мою жиром, от которого вблизи и вдали пахнет росным ладаном, и не отказавшему мне в качестве опоры в достаточном количестве мускулов, для того чтобы в случае надобности я могла дать врагу такой удар кулаком, который превратил бы его из айвы в мармелад.
О стройная и тонкая, знай, что мудрецы говорили: «Радость и сладость жизни в трех вещах: вкушать плоть, обнимать плоть и вводить плоть в плоть».
Кто может без радостного трепета смотреть на мое роскошное грудастое тело?! Сам Аллах в Своей Книге одобряет жир, когда велит приносить в жертву жирных баранов, жирных ягнят или телят.
Тело мое — плодовый сад: гранаты — груди мои, персики — щеки мои, арбузы — ягодицы мои.
О каком пернатом всего более сожалели в пустыне израильтяне, когда бежали из Египта? Разве не о перепелах, мясо которых сочно и жирно?!
Видел ли кто-нибудь, чтобы у мясника требовали тощего мяса?! И разве мясник не дает самых мясистых кусков лучшим покупателям?! Выслушай, о тонкая, то, что сказал поэт о пышных женщинах, к числу которых принадлежу и я:
Ты же, о тонкая, с кем можно сравнить тебя, как не с общипанным воробьем; ноги твои напоминают ноги вороны, ляжки похожи на кочергу; а все тело твое, разве оно не сухо и твердо, как столб виселицы?! О тебе-то, тощая, и сказал поэт:
Прослушав эти слова дородной Полной Луны, Али эль-Ямани сказал ей:
— Довольно! Теперь очередь Райской Гурии!
Тогда стройная и гибкая отроковица взглянула на толстую Полную Луну и, улыбаясь, сказала ей:
— Хвала Аллаху, создавшему меня по образу гибкой ветви тополя, ствола кипариса и колеблющейся лилии!
Когда встаю, я легка; когда сажусь, я мила; когда шучу, я очаровательна. Дыхание мое сладко и полно аромата, потому что душа моя чиста и свободна от всего тяжелого. Никогда, о дородная, не слышала я, чтобы любовник хвалил свою возлюбленную, говоря: «Она громадна, как слон; она так толста, как высокая гора».
Наоборот, я всегда слыхала, что, описывая свою милую, любовник говорит: «Как стан ее тонок, гибок и изящен! Поступь ее так легка, что след шагов ее едва заметен на земле! Ей не нужно много пищи, и несколько капель воды утоляют жажду ее. Ее ласки и игры скромны, а объятия сулят счастье. Она, право, подвижнее воробья и живее жаворонка. Она гибка, как ствол бамбука. Улыбка ее пленительна, и пленительно ее обращение. Когда привлекаю ее к себе, это не стоит мне труда. И когда наклоняется она ко мне, движение ее нежны; а когда садится ко мне на колени, то не падает, как тяжесть, а опускается, как птичье перышко».
Знай же, о дородная, что ко мне, гибкой и тонкой, стремятся все сердца! Именно я внушаю сильнейшие страсти, и по мне сходят с ума разумнейшие! Наконец, меня сравнивают с гибкой лозой, небрежно обвившейся вокруг пальмового ствола! Это я стройная газель с влажными и томными глазами! И не случайно зовут меня Гурией!
Что касается тебя, о жирная, изволь выслушать правду о себе!
На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
Но когда наступила
она продолжила:
Правду изволь выслушать о себе, о жирная!
О кусок жира и мяса! Ты ходишь, переваливаясь, как утка; ты ешь, как слон. В совокуплении ты ненасытна, а в покое — непреклонна. Кроме того, где найти такого мужчину с оконечностью достаточно длинною, чтобы достичь твоей полости, скрытой горами твоего живота и твоих бедер? И если этот мужчина и встретится и попытается проникнуть в тебя, он сразу же отлетит в сторону, как только натолкнется на раздутый живот твой! О, ты вряд ли подозреваешь, что, как бы ты ни была жирна, ты хороша только как мясо!