Тысяча и одна ночь. В 12 томах

Пробежав это письмо глазами, халиф аль-Мамун, отличавшийся великодушием, тотчас же велел привести к себе шестерых невольниц, подарил каждой из них по десять тысяч динариев, дивные платья и другие превосходные вещи и приказал немедленно отдать их прежнему владельцу.

Когда Али эль-Ямани увидел их более прекрасными, чем когда-либо, более богатыми и счастливыми, он почувствовал безмерную радость и продолжал жить с ними среди радости и веселья до дня последней разлуки.

— Но, — продолжала Шахерезада, — не думай, о царь благословенный, что все слышанное тобой до сих пор могло бы хоть сколько-нибудь сравниться с необыкновенной историей Медного города, которую расскажу тебе в следующую ночь, если, впрочем, таково будет желание твое!

А маленькая Доньязада воскликнула:

— О Шахерезада, как ты была бы мила, если бы теперь же произнесла хотя бы первые слова!

Тогда Шахерезада улыбнулась и сказала:

— Говорят, что был царь — но один Аллах — Царь наш, — и жил этот царь в городе…

На этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ТРИСТА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

ЧУДЕСНАЯ ИСТОРИЯ МЕДНОГО ГОРОДА

Говорят, что в Дамаске был царь — но один Аллах — Царь наш — из потомков халифов Омейядов и звали его Абд аль-Малик ибн Марван. Он любил частые беседы с мудрецами своего царства и беседовал с ними о господине нашем Сулеймане ибн Дауде (мир и молитва с ним!), о добродетелях его, о могуществе и бесконечной власти его над зверями пустынь, над населяющими воздух ифритами, над духами морскими и подземными.

Однажды халиф, слушая рассказ о старинных медных кувшинах, заключавших в себе странный черный дым, принимавший дьявольские очертания, до крайности удивлялся и, казалось, не верил в действительность столь удостоверенного факта. Тогда из среды присутствующих поднялся известный путешественник Талиб бен-Сахль, который подтвердил верность только что переданного рассказа и прибавил:

— Действительно, о эмир правоверных, эти медные кувшины именно те самые, в которые в древние времена заключены были не покорившиеся повелениям Сулеймана духи, которых запечатали страшной печатью и бросили на дно бушующего моря у берегов Магриба[56]

. Дым, вырывающийся из сосудов, есть не что иное, как сгущенная душа ифритов, которые, вырвавшись на воздух, тотчас же принимают свой первоначальный грозный вид.

Когда халиф услышал эти слова, любопытство и удивление его значительно усилились, и сказал он Талибу бен-Сахлю:

— О Талиб, мне очень желательно посмотреть на эти медные кувшины, заключающие в себе превращенных в дым ифритов. Возможно ли это, как думаешь? Если да, то я готов самолично предпринять необходимые исследования.

Тот отвечал ему:

— О эмир правоверных, ты можешь видеть это здесь, никуда не отправляясь и не подвергая утомлению твою почтенную особу. Тебе стоит только послать письмо магрибскому наместнику твоему, эмиру Мусе. Гора, у подошвы которой находится море, заключающее эти сосуды, соединяется с Магрибом косой, по которой можно пройти, не замочив ног. По получении письма эмир Муса не замедлит исполнить приказание господина нашего халифа.

Слова эти убедили Абд аль-Малика, и тотчас же сказал он Талибу:

— Но кто же более тебя, о Талиб, способен быстро добраться до страны Магрибской и отвезти письмо мое наместнику моему Мусе? Разрешаю тебе взять из казны моей столько, сколько нужно, по твоему мнению, для этого путешествия, а равно взять и столько людей, сколько тебе нужно для конвоя. Но поспеши, о Талиб!

И тем же часом собственноручно написал халиф эмиру Мусе, запечатал письмо и передал его Талибу, который поцеловал землю между рук его и, сделав все необходимые приготовление, поспешно отбыл в Магриб, куда и приехал без всяких задержек. Эмир Муса принял его с радостью и почетом, подобающим гонцу эмира правоверных, а Талиб вручил ему письмо, которое тот взял, прочел, а затем, поняв смысл письма, приложил его к губам, ко лбу и сказал:

— Слушаю и повинуюсь!

И сейчас же приказал он позвать шейха Абдассамада, человека, посетившего все населенные места земли и теперь, в старости, занимавшегося записыванием в назидание потомкам всего того, что удалось ему узнать во время непрестанных странствий. И когда пришел шейх, эмир Муса почтительно поклонился ему и сказал:

— О шейх Абдассамад, эмир правоверных велит мне разыскать древние медные сосуды, в которые заключены были непокорные духи господином нашим Сулейманом ибн Даудом. Они лежат на дне моря, у подошвы горы, находящейся, по-видимому, на крайней оконечности Магриба. Хотя я с давних пор живу в этой стране, но никогда не слыхал ни об этом море, ни о пути, который ведет к нему; но ты, о шейх Абдассамад, объехавший весь мир, ты, без сомнения, знаешь и эту гору, и это море!

Шейх подумал с час и ответил: