Тысяча и одна ночь. В 12 томах

— Господин, ничто не успокаивает душу и не усыпляет тело так верно, как ночные прогулки. Ночь так хороша в садах! Мы пойдем туда к деревьям и цветам; и мы станем созерцать звезды и их великолепные сочетания и будем любоваться красотой луны, медленно движущейся среди них и спускающейся к потоку, чтобы купаться в его водах.

Халиф же сказал:

— Масрур, душа моя не желает видеть всего этого нынче ночью.

Тот же продолжал:

— Господин, в твоем дворце имеется триста женщин; и у каждой отдельный флигель. Я пойду предупредить их, чтобы все были готовы; и тогда ты станешь за занавесом каждого павильона и будешь любоваться обнаженной красой каждой из них, тем более что не будешь обнаруживать своего присутствия.

Халиф сказал:

— Масрур, этот дворец — мой дворец, и эти молодые женщины — моя собственность; но сегодня вечером душа моя ни к чему такому не стремится.

Тот продолжал:

— Господин мой, прикажи — и я созову между рук твоих багдадских ученых, мудрецов и поэтов. Мудрецы будут говорить прекрасные изречения; ученые будут сообщать об открытиях, сделанных ими в летописях, а поэты станут очаровывать твой слух своими стихами.

Халиф же ответил:

— Масрур, душа моя не желает ничего такого сегодня ночью.

Масрур сказал:

— Господин мой, в твоем дворце имеются очаровательные виночерпии и прелестные юноши, на которых приятно смотреть. Если прикажешь, я призову их к тебе.

Халиф ответил:

— Масрур, душа моя ничего этого не желает сегодня ночью.

Тогда Масрур сказал:

— В таком случае, господин мой, отруби мне голову. Это, быть может, единственное средство развеселить тебя!

На этом месте своего рассказа Шахерезада увидела, что наступает утро, и скромно умолкла.

Но когда наступила

ТРИСТА СОРОК СЕДЬМАЯ НОЧЬ,

она сказала:

О господин мой, в таком случае отруби мне голову. Это, быть может, единственное средство развеселить тебя!

При этих словах Гарун аль-Рашид захохотал и затем сказал:

— Эй, Масрур, это, может быть, и случится когда-нибудь с тобой. А теперь ступай и посмотри, нет ли в приемной зале человека, на которого действительно приятно посмотреть и которого можно с удовольствием послушать.

Масрур тотчас же вышел, чтобы исполнить приказание, но скоро вернулся и сказал халифу:

— О эмир правоверных, там никого нет, кроме старого негодяя Ибн аль-Мансура!

Аль-Рашид же спросил:

— Какой это Ибн аль-Мансур? Не из Дамаска ли он?

Старший евнух ответил:

— Он самый, старый пройдоха!

Аль-Рашид сказал:

— Вели ему поскорее войти!

И Масрур привел Ибн аль-Мансура, который сказал:

— Мир с тобою, о эмир правоверных!

Халиф ответил на привет тем же и сказал:

— Йа Ибн аль-Мансур, расскажи мне о каком-нибудь приключении твоем!

Тот отвечал:

— О эмир правоверных, должен ли я рассказывать тебе о чем-нибудь, виденном мной самим или же только о слышанном мною?

Халиф ответил:

— Если ты видел что-нибудь действительно необычайное, то поспеши рассказать, так как виденное нами самими много предпочтительнее чужих рассказов.

Тот сказал:

— В таком случае, о эмир правоверных, подари мне все свое внимание и выслушай благосклонно.

Халиф ответил:

— Йа Ибн аль-Мансур, ухо мое готово слушать тебя, глаз мой готов оказать тебе благосклонное внимание!

Тогда Ибн аль-Мансур сказал:

— Знай, о эмир правоверных, что я ежегодно отправлялся в Басру, чтобы провести несколько дней у эмира Мухаммеда аль-Гашими, наместника твоего в этом городе. В один из годов я, по обыкновению, отправился в Басру и, подойдя к дворцу, увидел, что эмир собирается сесть на лошадь и ехать на охоту за зверями. Увидев меня, он после обычного приветствия пригласил и меня на охоту, но я сказал ему: «Извини меня, господин, воистину, один вид лошади останавливает мое пищеварение, и я еле-еле удерживаю свой зад на осле. Не могу же я охотиться за зверями, сидя на осле!»

Эмир Мухаммед извинил меня, предоставил в мое распоряжение весь дворец и поручил своим слугам оказывать мне всякое внимание и заботиться о том, чтобы я ни в чем не нуждался во все время пребывания моего у него. Так они и делали.

Когда он уехал, я сказал себе: «Клянусь Аллахом! Йа Ибн аль-Мансур, вот уже многие годы приезжаешь ты из Багдада в Басру, и до сей поры ты довольствовался прогулками из дворца в сад и из сада во дворец. Это недостаточно для твоего назидания. Ступай же теперь, благо у тебя есть досуг, посмотреть на что-нибудь занимательное в самой Басре. К тому же нет ничего полезнее для пищеварения, как ходьба, а пищеварение у тебя совершается с большими затруднениями; и жиреешь ты и надуваешься, как бурдюк».

Тогда повиновался я голосу души моей, оскорблявшейся моею излишнею дородностью, и тотчас же встал, надел свою лучшую одежду и вышел из дворца, намереваясь побродить там и сям наудачу.