Тысяча и одна ночь. В 12 томах

Девушка исчезла и минуту спустя вернулась с золотой чашкой, стоявшей на подносе, покрытом зеленым шелковым платком. Она подала мне чашку, наполненную холодной водой, приятно надушенной чистым мускусом. Я взял чашку и стал пить медленно, большими глотками, украдкой бросая восхищенные взгляды на молодую госпожу и явно благодарные — на обеих. После нескольких таких взглядов я отдал чашку молодой девушке, которая предложила мне тогда шелковую салфетку, чтобы я вытер рот. Я исполнил это, возвратил салфетку, издававшую прелестный аромат сандала, и не двинулся с места.

Когда прекрасная молодая девушка заметила, что моя неподвижность преступает все дозволенные пределы, она сказала мне, как будто стесняясь:

— О шейх, чего же ты ждешь еще и не возвращаешься на путь, начертанный тебе Аллахом?

Я ответил задумчиво:

— О госпожа моя, у меня есть мысли, которые чрезвычайно озабочивают ум мой, и ты видишь меня погруженным в размышления о вопросах, которые никак не могу решить сам!

Она спросила:

— Какие же это размышления?

Я же сказал:

— О госпожа моя, я думаю об оборотной стороне вещей и о ходе событий, являющихся плодом времени.

Она ответила мне:

— О, конечно, это серьезные мысли, и каждый из нас может пожаловаться на какое-нибудь злое дело. Но, о шейх, что могло внушить тебе такие мысли у дверей нашего дома?

^{Она подала мне чашку, наполненную холодной водой, приятно надушенной чистым мускусом. Я взял чашку и стал пить.}

Я сказал:

— О госпожа моя, я думал именно о хозяине этого дома. Я хорошо вспомнил его теперь. В былое время он говорил мне, что живет в этом переулке, в доме с садом. Да, видит Аллах, хозяин этого дома был моим лучшим другом!

Она спросила:

— Так, значит, ты помнишь и имя этого друга?

Я сказал:

— О, конечно, госпожа моя! Его звали Али бен-Мухаммед, и он был уважаемым старшиной всех ювелиров Басры! Вот уже несколько лет, как я потерял его из виду и думаю, что, вероятно, Аллах призвал его к Себе! Позволь же спросить у тебя, о госпожа моя, оставил ли он потомство?

При этих словах глаза молодой девушки наполнились слезами, и сказала она:

— Да будут мир и милости Аллаха со старшиной Али бен-Мухаммедом! Знай, о шейх, поскольку ты был его другом, что покойный старшина оставил единственную дочь по имени Сетт Бадр. Она-то единственная наследница его имений и громадных богатств.

Я же воскликнул:

— Клянусь Аллахом! Благословенная дочь моего друга — это ты, о госпожа моя!

Она улыбнулась и ответила:

— Клянусь Аллахом, ты угадал!

И сказал я:

— Да ниспошлет на тебя Аллах все Свои благословения, о дочь Али бен-Мухаммеда! Но сколько могу судить по закрытым покрывалом чертам твоим, о луна, лицо твое носит следы глубокой печали. Не бойся открыть мне ее причину; быть может, Аллах посылает меня для того, чтобы я исцелил эту печаль, подтачивающую твою красоту?

Она ответила:

— Но как могу я поверять тебе эти тайны, не зная ни имени, ни звания твоего?

Я поклонился и ответил:

— Я раб твой Ибн аль-Мансур из Дамаска, один из тех, кого господин наш халиф Гарун аль-Рашид почтил своей дружбой и присоединил к числу ближайших своих товарищей.

Не успел я проговорить эти слова, о эмир правоверных, как Сетт Бадр сказала мне:

— Привет тебе в моем доме, о шейх Ибн аль-Мансур, и да найдешь ты здесь дружеское и широкое гостеприимство!

И пригласила она меня следовать за нею в приемную.

Тогда мы втроем вошли в приемную, находившуюся в глубине сада, и, когда мы сели и освежились, по обычаю, прохладительными напитками, которые были превосходны, Сетт Бадр сказала мне:

— Если ты желаешь знать причину печали, которую угадал на чертах лица моего, то обещай мне свято хранить эту тайну.

Я ответил:

— О госпожа моя, я храню тайны в сердце моем, как в стальном ларце, ключ к которому невозможно подобрать.

Она сказала мне:

— Слушай же, шейх, повесть о жизни моей.

И после того как молодая и милая невольница предложила мне еще ложечку розового варенья, Сетт Бадр сказала:

— Знай, о шейх, что я влюблена и что мой возлюбленный далеко, — вот и вся моя повесть.

И после этих слов Сетт Бадр глубоко вздохнула и умолкла. Я же сказал ей:

— О госпожа моя, ты совершенство красоты, и тот, кого ты любишь, по всей вероятности, также совершенный красавец. Как его имя?

Она ответила мне:

— Да, Ибн аль-Мансур, возлюбленный мой, как ты сказал, совершенный красавец. Это эмир Джобар, глава племени Бани Шайба[73].

Он, без сомнения, самый восхитительный молодой человек во всей Басре и Ираке!

Я сказал:

— О госпожа моя, иначе и быть не может. Но любовь ваша, выражалась ли она только в словах, или же вы дали друг другу и интимные доказательства ее во время различных продолжительных или плодотворных последствиями встреч?

Она сказала:

— Конечно, наши встречи могли бы иметь последствия, если бы продолжительность их была бы достаточной для того, чтобы связать наши сердца. Но эмир Джобар изменил мне вследствие пустого подозрения.

При этих словах, о эмир правоверных, я воскликнул: