Тысяча и одна ночь. В 12 томах

— Я понял, сестра моя.

И, в свою очередь, взял он барабан из рук молодой девушки и забарабанил по примеру Нераспустившейся Розы, но с большей силой. И тотчас же со всех концов горизонта появились большие верблюды, и вьючные, и верховые, мулы и лошади. И все стадо подскакало галопом и выстроилось длинными рядами: сперва двугорбые, потом одногорбые верблюды, затем мулы и лошади.

Тогда сестры выбрали лучших животных и прогнали остальных, и навьючили они на оставленных ценные вьюки, подарки, разные вещи и дорожную провизию. А на спину одногорбого верблюда прикрепили роскошный двухместный паланкин для супругов. И тогда стали прощаться.

О, как горестно было расставание! Бедная Нераспустившаяся Роза! Как ты была печальна и как плакала! Как разрывалось сестринское сердце твое, когда ты обнимала Гассана, уезжавшего с дочерью царя! И стенала ты, как горлица, которую разлучают с ее другом! Ах, не знала ты до этой поры, сколько горечи кроется в чаше разлуки! И не ожидала ты, что любимый тобою Гассан, счастье которого ты устраивала, о преисполненная жалостливости, так скоро будет оторван от любящего сердца твоего! Но ты увидишь его снова, будь в том уверена! Успокой же добрую душу свою и осуши глаза свои! От слез щеки твои, уподоблявшиеся розам, стали походить на цветки граната! Осуши же слезы свои, Нераспустившаяся Роза! Ты снова увидишься с Гассаном, потому что так хочет судьба!

И пустился в путь караван среди раздирающих криков прощания, и исчез он вдали, а Нераспустившаяся Роза снова без чувств упала на землю.

И с быстротою птицы пролетел караван по горам и долинам, по равнинам и пустыням и милостью Аллаха, даровавшего ему благополучный путь, без помех достиг Басры.

Когда очутились они у дверей дома, Гассан услышал, как стонет мать его, оплакивая отсутствие сына; и глаза его наполнились слезами, и постучался он в дверь, и изнутри дрожащий голос старухи спросил:

— Кто там, у дверей?

А Гассан ответил:

— Отвори нам!

И пришла она, дрожа, на своих слабых ногах отворить дверь и, несмотря на ослабевшие от слез глаза, узнала Гассана. Тогда из груди ее вырвался глубокий вздох, и упала она без чувств. Гассан же стал ухаживать за нею вместе со своей супругой и привел ее в чувство. Тогда бросился он к ней на шею, и нежно обнялись они, плача от радости. И после первых излияний Гассан сказал матери:

— О мать, вот твоя дочь, супруга моя, которую я привез для того, чтобы она служила тебе!

Старуха взглянула на Сияние и, увидав такую красоту, ослеплена была ею и едва не лишилась рассудка.

И сказала она ей:

— Кто бы ты ни была, дочь моя, добро пожаловать в этот дом, который ты осветила своим присутствием!

И спросила она Гассана:

— Сын мой, как же зовут твою супругу?

А он отвечал:

— Сияние, о мать моя!

Она же сказала:

— И как подходит ей имя! Какая счастливая мысль пришла тому, кто его дал тебе, о дочь благословенная!

И взяла она ее за руку и села рядом с ней на старый ковер своего дома. Гассан же принялся тогда рассказывать матери все свои приключения, от внезапного исчезновения своего до возвращения в Басру, и не забыл ни одной подробности. И мать беспредельно удивлялась тому, что слышала, и уже не знала, как и чем почтить дочь царя царей Джиннистана.

Прежде всего она поспешила на базар, чтобы купить всякого рода провизии самого первого сорта; потом отправилась она в шелковые ряды и купила десять великолепных одеяний, самых дорогих, которые имелись у лучших купцов; и привезла она их супруге Гассана и надела на нее все десять платьев зараз, чтобы показать, что ничто не может быть лишним для особы такого чина. И поцеловала она ее как родную дочь. А потом принялась готовить для нее самые необыкновенные блюда и ни с чем не сравнимые печенья. После этого она обратилась к сыну и сказала ему:

— Не знаю, Гассан, но мне кажется, что город Басра недостоин высокого звания твоей супруги; и для нас во всех отношениях лучше было бы переселиться в Багдад, Город мира, под благодетельное крыло халифа Гаруна аль-Рашида. К тому же, сын мой, мы внезапно разбогатели, и я очень боюсь, что, если останемся в Басре, где нас все знают как бедняков, мы обратим на себя внимание и подвергнемся подозрению и обвинению в том, что занимаемся алхимией. По-моему, лучше всего будет, если мы как можно скорее уедем в Багдад, где с самого начала прослывем князьями или эмирами, приехавшими из далеких краев.

Гассан же ответил матери:

— Это превосходная мысль!

И тотчас же встал он, продал вещи и дом. А после этого взял волшебный барабан и забил пальцами по петушиной коже…

На этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ПЯТЬСОТ ДЕВЯНОСТО ТРЕТЬЯ НОЧЬ,

она сказала: