Тысяча и одна ночь. В 12 томах

Итак, именитейшие, когда Гассан уехал, супруга его Сияние не двигалась с места и ни на шаг не отдалялась от его матери, и так было два дня. Но утром третьего дня она поцеловала руку старухи, пожелала доброго дня и сказала:

— О матушка, мне очень бы хотелось сходить в хаммам, я не купалась с тех пор, как кормлю Нассера и Мансура!

А старуха сказала:

— Йа Аллах! О, какие необдуманные слова, дочь моя! Идти в хаммам, да это чистая беда! Разве ты не понимаешь, что мы здесь чужеземки и не знаем здешних хаммамов. И как могла бы ты идти туда без того, чтобы супруг твой не приготовил сперва залу для тебя и не осмотрел, все ли там чисто и не падают ли там с потолка тараканы, жуки и мокрицы! Муж твой уехал, и я не знаю никого, кто бы мог заменить его в таком важном деле; я же сама не могу сопровождать тебя, потому что слишком стара и слаба. Но если желаешь, я велю согреть воды здесь и сама вымою тебе голову, и ты отлично искупаешься в нашем домашнем хаммаме. У меня есть все необходимое, и еще третьего дня получила я коробку с благовонной халебской землей, и амбру, и мазь для выведения волос, и лавзонию. Итак, дочь моя, можешь быть спокойна в этом отношении — все будет превосходно.

Но Сияние ответила:

— О госпожа моя, с каких же это пор запрещают женщинам ходить в хаммам? Йа Аллах! Если бы ты сказала эти слова даже невольнице, она не снесла бы их и не осталась бы у вас в доме, а просила бы лучше продать ее на базаре с аукциона. Но, о госпожа моя, как нелепо, что мужчины воображают, что все женщины похожи одна на другую и что нужно принимать против них тысячу тиранических предосторожностей, для того чтобы они не делали ничего противозаконного! Но ты ведь должна знать, что когда женщина твердо решилась сделать что-нибудь, то она всегда найдет к тому возможность вопреки всяким помехам; ничто не может воспрепятствовать ей в исполнении ее намерений, как бы ни были они неосуществимы и опасны! Увы! Моя молодость! Меня подозревают и не доверяют моему целомудрию! Мне остается только умереть!

И, проговорив это, она заплакала, зарыдала и призвала на свою голову самые черные беды. Тогда мать Гассана сжалилась над нею, да к тому же и поняла, что отныне невозможно заставить ее отказаться от ее намерения. Несмотря на свою глубокую старость и настоятельное запрещение сына, она приготовила все, что требуется для хаммама по части белья и благовоний. Потом сказала:

— Не огорчайся, дочь моя! Да хранит нас Аллах от гнева твоего супруга!

И вышла старуха с нею из дворца и сопровождала ее в знаменитейший из хаммамов города.

Ах! Лучше было бы, если бы мать Гассана не обращала внимания на ее жалобы и не переступала бы через порог этого хаммама! Но кто может читать в книге судеб, кроме Единого Всевидящего?! И кто может сказать заранее, что случится с ним на расстоянии двух шагов?! Но мы, мусульмане, верим и полагаемся на волю Всевышнего! И говорим мы: «Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед — пророк Его». Молитесь пророку, о правоверные, именитые слушатели мои!

Когда красавица Сияние вслед за матерью Гассана, которая несла узел с чистым бельем, вошла в хаммам, все женщины, отдыхавшие в центральной зале, вскрикнули от восхищения и изумления, до такой степени поразила их ее красота.

На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ПЯТЬСОТ ДЕВЯНОСТО ПЯТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Когда красавица Сияние вслед за матерью Гассана, которая несла узел с чистым бельем, вошла в хаммам, все женщины, отдыхавшие в центральной зале, вскрикнули от восхищения и изумления, до такой степени поразила их ее красота. И они уже не могли отвести от нее глаз, так они были ослеплены ее красотой, хотя молодая женщина была еще закутана в покрывало.

Но каков же был их восторг, когда она сбросила все покровы!

О лютня Дауда-царя, восхищавшая Талута-льва[44]

; и ты, дева пустыни, возлюбленная Антары, воина с курчавой головой, о девственница Абла[45] с прекрасными бедрами, поднявшая все племена вдоль и поперек Аравии и заставившая их биться из-за себя; и ты Сетт Будур, дочь царя Гайюра, владыки Эль-Убура и Эль-Косейра, ты, чьи пламенные очи смутили до крайней степени джиннов-ифритов; и ты, музыка источников; и ты, весеннее пение птиц! Что сталось с вашей прелестью пред лицом дивной наготы этой газели?! Слава Аллаху, создавшему тебя, о Сияние, и смешавшему в твоем дивном теле славу рубинов и мускуса, чистой амбры и жемчуга, о вся золотая!

^{Но каков же был их восторг, когда она сбросила все покровы!}

Женщины, бывшие в хаммаме, покинули свои бассейны и места для отдыха и пошли за ней. И слух о ее чарующей красоте разнесся из хаммама по всему околотку, и в один миг залы переполнились теснившимися в них женщинами, которых любопытство привлекло полюбоваться этим чудом красоты. Среди толпы незнакомых женщин находилась и одна из невольниц Сетт Зобейды, супруги халифа Гаруна аль-Рашида.