Тысяча и одна ночь. В 12 томах

Тут взял он волшебный барабан и забил пальцами по петушиной коже — и тотчас же явились из воздуха большие одногорбые верблюды, которые и выстроились перед домом. Гассан, его мать и его супруга взяли то, что было у них самого драгоценного и легкого на вес и, усевшись в паланкин, погнали верблюдов рысью. И через более короткое время, чем то, которое понадобилось бы, чтобы отличить правую руку от левой, прибыли они на берег Тигра, к воротам Багдада. Гассан пошел вперед за маклером, который купил для него за сто тысяч динаров великолепный дворец, принадлежавший визирю из визирей. И поспешил Гассан привести туда свою мать и свою супругу. И убрал он дворец роскошно, и купил он рабов и рабынь, отроков и евнухов, и ничего не жалел он для того, чтобы дом его был первым в Багдаде.

Поселившись в своем дворце, Гассан зажил с тех пор в Городе мира счастливейшею жизнью с супругой своей, окруженный заботами и попечениями почтенной матери своей, которая каждый день придумывала какое-нибудь новое блюдо и стряпала по рецептам, которые доставала от соседок и которые во многом отличались от рецептов Басры, и это потому, что в Багдаде можно было приготовлять многие кушанья, которых нельзя было приготовить ни в каком другом месте мира. После девяти месяцев такой счастливой жизни и такого заботливого питания, супруга Гассана благополучно разрешилась от бремени двумя мальчиками-близнецами, красивыми, как луны. И назвали одного Нассером, а другого — Мансуром[43].

По прошествии года Гассан живо вспомнил сестер и вспомнил также о данном им клятвенном обещании. Но в особенности хотелось ему увидеть снова сестру свою Нераспустившуюся Розу. Поэтому стал он собираться в путь, накупил прекраснейших во всем Багдаде и Ираке тканей и вещей, которые могли быть достойно предложены в дар, и сообщил матери о своем намерении, прибавив:

— Прошу тебя об одном: во время моего отсутствия тщательно храни плащ из перьев жены моей Сияние. Я спрятал его в самом потайном месте дома. Знай, о мать моя, что, если, к великому нашему несчастью, жена моя увидит этот плащ, она тотчас же вспомнит о своей прирожденной способности летать по воздуху и ее непреодолимо потянет улететь отсюда. Остерегайся же, мать моя, чтобы она не увидела этого плаща! Если же случиться такое несчастье, я умру с горя или убью себя. Кроме того, прошу тебя заботиться о ней, так как она очень деликатного сложения и привыкла к неге; служи ей лучше сама, потому что служанки не знают, что пригодно, что нет, что грубо и что утонченно. А главное, о мать моя, не пускай ее никуда из дома, не позволяй ни высовываться из окна, ни даже выходить на террасу дворца; дело в том, что я очень боюсь, какое действие окажет на нее свежий воздух, боюсь, что так или иначе она соблазнится воздушным пространством. Вот о чем прошу. Если не исполнишь просьбы моей, то погубишь сына.

Мать же Гассана отвечала:

— Да хранит меня Аллах от ослушания, дитя мое! Будем молиться пророку! Разве я сумасшедшая, что мне нужно так много приказывать?! Разве я могу не исполнить малейшего из твоих приказаний?! Поезжай и не беспокойся, о Гассан, успокой ум свой. А когда милостью Аллаха вернешься, тебе стоит только спросить жену, все ли шло так, как ты того хотел. Но и у меня, о дитя мое, есть к тебе просьба: не оставайся там долго, повидайся с семью сестрами и возвращайся поскорее.

Так говорили друг другу Гассан и мать Гассана. И не знали они, что готовит им неведомое в книге судеб, между тем как красавица Сияние слышала каждое их слово и запечатлевала их в своей памяти.

Гассан обещал матери не оставаться долго в отсутствии, простился с нею, обнял жену свою и двух сыновей, Нассера и Мансура, сосавших грудь матери своей. Затем побарабанил он по петушиной коже…

В эту минуту Шахерезада заметила, что приближается утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ПЯТЬСОТ ДЕВЯНОСТО ЧЕТВЕРТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Затем побарабанил он по петушиной коже и сел на тотчас же явившегося верхового верблюда, и, повторив матери свои приказания, он поцеловал у нее руку. Потом отдал приказ стоявшему на коленях верблюду, который встал на ноги и побежал, или, вернее, полетел, отдаваясь воле ветра, поглощая пространство, и скоро стал лишь точкой на горизонте.

Нечего и говорить о том, как обрадовались принцессы Гассану, но в особенности радовалась Нераспустившаяся Роза. Они убрали дворец цветами и осветили его. Оставим же его рассказывать сестрам обо всем, о чем он имеет рассказать им, а главное, о рождении близнецов Нассера и Мансура; оставим его развлекаться и охотиться с ними.

Вы же, почтенные и великодушные слушатели, окружающие меня, воротитесь со мною в Багдад, во дворец Гассана, где мы оставили его мать и супругу. Сделайте мне такую милость, щедрые господа, и вы увидите и услышите то, чего ваши честные уши и дивные очи никогда в жизни не слыхивали, не видывали и даже не подозревали! И да будут над вами благословение Раздавателя избраннейших милостей! Слушайте же внимательно, господа!