Тысяча и одна ночь. В 12 томах

Царь и царица верхом на конях и вместе со всеми вельможами и придворными встретили ее на берегу. И царица, нежно обняв дочь, прежде всего с тоской и тревогой спросила ее, девственница ли она еще или же, к несчастью и позору своего имени, лишилась неоценимого сокровища.

Но царевна, расхохотавшись при всех, ответила:

— О чем ты спрашиваешь, о мать моя? Разве ты думаешь, что можно остаться девственницей в мусульманских краях? Разве тебе неизвестно, что в мусульманских книгах сказано: «Ни одна женщина не состарится девственницей в исламе»?

На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

СЕМЬСОТ ВТОРАЯ НОЧЬ,

она сказала:

О мать моя, разве тебе неизвестно, что в мусульманских книгах сказано, что ни одна женщина не состарится девственницей в исламе?!

Когда царица, всенародно задавшая этот вопрос своей дочери лишь для того, чтобы немедленно по ее прибытии распространить слух о том, что она сохранила свою непорочность и что честь царского дома спасена, услышала такой непредвиденный ответ и к тому же в присутствии всего двора, она в ту же минуту вся пожелтела и без чувств упала на руки своих служанок, взволнованных таким чудовищным скандалом. Царь же, также взбешенный приключением, а в особенности откровенностью, с какою дочь его признавалась в случившемся с нею, почувствовал, что желчный пузырь лопается у него в печени, и, негодуя до последней степени, увел царевну и поспешил вернуться во дворец посреди всеобщего уныния сановников с вытянутыми носами и угрюмых лиц старых матрон, задыхавшихся от негодования. Во дворце немедленно созван был Чрезвычайный совет, и царь спросил, что по этому поводу думают визири и патриархи. Визири же и патриархи ответили:

— Мы придерживаемся того мнения, что есть только одно средство для очищения царевны от мусульманской скверны, а именно: омыть ее в мусульманской крови. Поэтому следует вывести из тюрьмы сто мусульман — ни одним более, ни одним менее — и отрубить им головы. Потом пусть соберут их кровь и выкупают в ней царевну как будто в виде нового крещения.

Вследствие такого решения Совета царь велел привести сто мусульман, только что отведенных в тюрьму и среди которых, как было уже сказано, находился и молодой Нур. Начали с того, что отрубили голову капитану. Потом отрубили головы всем купцам. И каждый раз собирали в большой таз кровь, которая текла из обезглавленных тел. И настал черед молодого Нура. И отвели его на место казни, завязали глаза, поставили на окровавленный ковер, и уже палач занес меч над его головою, как вдруг какая-то старуха подошла к царю и сказала ему:

— О царь времен, сто голов уже отрублено, и таз полон крови. А потому следует пощадить этого молодого мусульманина и лучше отдать его мне для служения в церкви!

Царь воскликнул:

— Клянусь Мессией, ты сказала правду! Сто голов уже есть, и таз полон. Возьми же этого и воспользуйся им на благо церкви!

И старуха, бывшая главной охранительницею церкви, поблагодарила царя, и, в то время как он со своими визирями удалялся, чтобы приступить к кровавому крещению царевны, она увела с собою молодого Нура. И, восхищенная его красотой, она немедленно отвела его в церковь.

Там старуха приказала ему переодеться и дала длинную черную хламиду, шапку священника, большую черную вуаль, которая закрывала эту шапку, и широкий пояс. И одела она его сама, чтобы научить, как он должен носить все это, и она дала ему указание, что он должен отправлять службы в церкви по мере необходимости. И в течение семи дней подряд наблюдала она за тем, как он исполняет это, и поощряла его способности, между тем как он скорбел своим правоверным сердцем о том, что принужден исполнять такую службу у неверных.

Вечером же седьмого дня старуха сказала Нуру:

— Знай, сын мой, что через несколько минут царевна Мариам, очищенная кровавым крещением, придет в церковь, чтобы провести всю ночь в молитве и вымолить себе таким образом отпущение своих прежних грехов. Предупреждаю тебя о ее приходе для того, чтобы, когда я уйду спать, ты остался у дверей и мог услужить ей, если понадобится, или позвать меня, если она лишится чувств от печали по причине своих прежних грехов. Понял ли ты?

И Нур, глаза которого сверкали, ответил:

— Я понял, о госпожа моя!

Между тем царевна Мариам, одетая во все черное с ног до головы и с покрытым черным покрывалом лицом, взошла на церковный порог и, низко поклонившись Нуру, которого она приняла за священника из-за его одежды, прошла в церковь, двери которой отворила ей старая охранница, и медленными шагами направилась к чему-то вроде внутренней часовни, весьма мрачной на вид. Тогда старуха, не желая мешать ее молитве, поспешила удалиться и, напомнив Нуру, что он должен сторожить у дверей, ушла спать в свою комнату.

На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

СЕМЬСОТ ТРЕТЬЯ НОЧЬ,

она сказала:

И ушла спать в свою комнату.