Тысяча и одна ночь. В 12 томах

И когда пика полетела к ней, она дождалась, чтобы она коснулась груди, схватила ее внезапно на лету и, повернувшись к остолбеневшему от удивления военачальнику, ударила его этим оружием в самую середину живота его и проколола насквозь, так что конец пики вышел, сверкая, из позвонков. И упал он, как обрушившаяся башня, — и эхо повторило звон его оружия. И душа его встретилась с душой его товарища и осталась навеки в неугасимом пламени, зажженном гневом Верховного Судьи.

На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

СЕМЬСОТ ОДИННАДЦАТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Упал он, как обрушившаяся башня, — и эхо повторило звон его оружия. И душа его встретилась с душою товарища и осталась навеки в неугасимом пламени, зажженном гневом Верховного Судьи.

Тогда царевна Мариам снова прогарцевала на коне своем Лагике вокруг войска, закричав:

— Где рабы? Где воины? Где герои? Где кривой визирь, хромоногая собака? Пусть выходит доблестнейший из вас, если у него хватит мужества! Стыд вам всем, трепещущие перед рукою женщины!

Услышав и увидев все это, царь франков, чрезвычайно огорченный и доведенный до отчаяния потерей двух военачальников своих, призвал третьего, по имени Фассиан, то есть Пердун, поскольку славен он был испускаемыми ветрами, а также тем, что был знаменитым содомитом, и сказал ему:

— О Фассиан, твой черед сражаться с этой развратницей и ее смертью отомстить за гибель товарищей твоих!

Военачальник Фассиан выслушал, повиновался и поскакал галопом, издавая из своих внутренностей гром таких страшных пуков, что от них могли поседеть волосы на голове грудного младенца и вздуться паруса корабля.

Но уже, со своей стороны, Сетт Мариам не теряла времени и ринулась на своем коне Лагике быстрее молнии сверкающей и падающего града. И сшиблись они, как два барана, и с такою силою, что, казалось, сшиблись две горы. И с громким криком бросился военачальник на царевну и хотел нанести ей бешеный удар, но она проворно увернулась, ловко ударила по копью своего врага и переломила его надвое. Потом, в ту минуту, как Фассиан скакал мимо нее, увлекаемый конем, она внезапно сделала быстрый поворот к неприятелю и наконечником копья ударила противника между плеч с такою силою, что выбила его из седла. И, сопровождая это движение страшным криком, она бросилась на него в ту минуту, как он лежал на спине, и одним ударом пригвоздила его к земле копьем, проткнув ему рот.

Тут воины онемели от изумления. Потом они почувствовали, что панический ужас овладевает их головами, так как не знали, человеческое ли существо героиня, совершающая такие подвиги, или же это дело какого-нибудь демона. И, повернув спины, искали они спасения в бегстве, и засверкали их пятки. Но за ними помчалась Сетт Мариам, уничтожая расстояние между ними. И она настигала группы или отдельных воинов, разила их своей кружившеюся в воздухе саблей и одним ударом погружала их в океан небытия. И радость так наполняла сердце ее, что целый мир казался ей тесным. И убила она тех, кого убила, и ранила тех, кого ранила, и усеяла землю убитыми вдоль и поперек. И царь франков, в отчаянии подняв руки к небу, бежал вместе со своими воинами, бежал среди их беспорядочной толпы, среди своих патриархов и священников, как бежит преследуемый бурей пастух среди стада своих баранов. А царевна не переставала преследовать их таким образом и рубить без пощады до той минуты, пока солнце не скрылось из глаз.

Только тогда остановила победоносный бег свой царевна Мариам. Она повернула коня и возвратилась к возлюбленному своему Нуру, который начинал уже сильно тревожиться о ней, и отдохнула в эту ночь в его объятиях, забывая среди разделенных ласк и наслаждений любви усталость и опасности, которым только что подвергалась, чтобы спасти его и навсегда избавиться от преследователей своих. А на другой день они долго обсуждали, в каком месте им приятнее всего было бы поселиться, и решили испробовать климат Дамаска. И пустились они в путь, направились к этому прелестному городу.

Вот и все, что было с ними.

А о царе франков скажу вот что. Когда, сильно потрясенный смертью троих своих военачальников — Барбу, Барту и Фассиана, — а также и поражением своего войска, повесив нос вернулся он во дворец свой в Константинии, то созвал Совет и, изложив во всех подробностях свою неудачу, спросил, что ему теперь делать. И прибавил он:

— Не знаю, куда ушла эта бесстыднейшая из дочерей! Но полагаю, что она отправилась в мусульманские края, туда, где, по ее словам, мужчины сильны и неутомимы! Эта развратница — головня, зажженная адским огнем! Христиане, по ее мнению, не могут удовлетворить ее неутолимых желаний! И прошу я вас, о патриархи, сказать мне, как должен я поступить в таких трудных обстоятельствах?

И патриархи с монахами думали целый час, а потом ответили: