Убийство на Дворянской

– Кто же держит всех нас в страхе? – прозвучал хриплый голос Аркадия Водошникова. – Что за сволочь?.. Эх, ухватить бы подлеца за фалды!

– Одно ясно, – сказал Иван Водошников. – После ночной трагедии господина Андреева должны выпустить из острога. Его подставили, в этом нет никаких сомнений.

– Рада, что Андрей Никитич ни в чем не виноват, – проговорила хозяйка дома. – Я отказывалась верить, что он способен пролить кровь.

– Тогда кто же сделал это? – спросила Ольга Водошникова, внимательно посмотрев на самого старшего из братьев.

– Чего ты уставилась на меня? – возмутился тот. – Cмотрит, как на черта! В куклы иди, играй, папашина любимица! Покойник, поди, отписал тебе немало деньжонок…

– Ты невыносим, Николя! – проговорила Амалия Елисеевна. – Откуда в тебе столько злобы?

– А чему радоваться?

– Я надеюсь, что преступник скоро будет обнаружен…

– И кто же выведет его на чистую воду?

– Евстигней Харитоныч, кто ж еще… Он мне сказал, убийством Несмеловой преступник попытался замести следы…

– Да никого он не обнаружит. Только и делает, что торчит в малой гостиной и смолит свою трубку!

– Николя!..

– Ничего, Амалия Елисеевна, – послышался голос Хитрово-Квашнина. Он с поклоном вошел в столовую и сел на свободный стул. – Это все нервы. Николай Иннокентьич, да, я занимаю малую гостиную и дымлю в ней своей пенковой трубкой. Но поверьте, не зря…. Вы, вот, расстроены гибелью госпожи Несмеловой. Я тоже. Однако если бы она во время поделилась со мной своими соображениями, то осталась бы живой и невредимой. По сути, она сама заставила убийцу нанести ей ночной визит… Теперь о том, что некоторые из вас не совсем честны со мной, пытаются хитрить, водить меня за нос… Евпраксия Елисеевна, вы говорили, что не подходили к кабинету после прогулки по саду. Но это ведь не так. Вас видели в коридоре и как раз у кабинетной двери.

Козловская дворянка смутилась и покраснела.

– Извините, Евстигней Харитоныч, я… мне не хотелось быть в сильном подозрении. Я собралась узнать у камердинера, в какой лавке на базаре можно купить приличные мужские носки и подтяжки. Заглянула в лакейскую, а он дремлет. Не знала, что меня кто-то видел в коридоре.

Хитрово-Квашнин перевел взгляд на среднего из братьев Водошниковых.

– Иван Иннокентьич, что вы делали вчера около одиннадцати утра у дверей кабинета?

Писатель вздрогнул.

– Простите… Да, я там был. Хотел с отцом пообщаться. Но в кабинете слышался разговор, и я вернулся в свою комнату.

Хитрово-Квашнин хмыкнул и посмотрел на каждого из собравшихся за столом людей. Одни, не выдержав его взгляда, опускали глаза, другие поднимали их к потолку, третьи смотрели через окно на хозяйственный двор.

– Обманывать меня можно, но истина все равно выплывет наружу. Я не опускаю руки, расследование продолжается… Аделаида Елисеевна, что вы делали вчера после вечернего чая? Пошли в свою комнату?

– Да. Зажгла свечу, почитала книгу, за ней и уснула.

– Несмелову убили около полуночи. Ее комната рядом с вашей. Вы ничего не слышали? Может, вас разбудил разговор, какой-нибудь шум?

– Нет, спала я очень крепко.

Хитрово-Квашнин посмотрел на козловскую дворянку.

– Евпраксия Елисеевна, те же вопросы я адресую и вам. Ваша комната тоже соседствует с несмеловской.

– И я пошла cпать. Помолилась, почитала Евангелие. Сон долго не приходил, и мне было слышно, как сновали слуги по коридору, как гремела цепью собака на дворе. Перед тем как большим часам пробить полночь соседка открыла свою дверь. Потом я задремала. Сквозь сон послышалось падение в ее комнате. Но я не придала этому значения, подумала, что Несмелова уронила что-то на пол.

– Жаль, если б вы встали и приоткрыли свою дверь, то вы обязательно увидели бы в коридоре того, кто сеет здесь смерть, – сказал расследователь, сделав знак слуге, чтобы он налил ему чаю.

На столе, кроме пышущего жаром самовара, стояли сахарницы, тарелки с пирогами, пряниками и калачами. Хитрово-Квашнину больше всего понравились мятные пряники. Прихлебывая ароматный чай, он съел их с полдюжины. Присутствующие, которым с утра не лез кусок в горло, глядя на штабс-ротмистра, зашевелились, потянули руки к сладостям и чашкам с горячим напитком. Купец крякнул и произнес:

– Пей чай, не вдавайся в печаль. Выпьешь чайку, забудешь про тоску. Так говаривал мой отец… Еще мальчишкой я прислуживал ему в нашем чайном магазине, знал все сорта хорошего китайского чая. Москвичи в те времена любили его пить, и предпочитали больше черный, чем зеленый. В чайных и трактирах, не переставая, кипели самовары. Выпьет какой-нибудь купец, обжигая губы, десяток чашек и отставит чашку в сторону, мол, передышка. А потом снова принимается дуть, и пьет до тех пор, пока не одуреет. Перевернет тогда чашку вверх дном, вытрет рукавом пот со лба, сидит и хлопает глазами… Это теперь в трактирах предлагают кофе, а раньше о нем и не слышали, чаек согревал и поднимал всем настроение…

– Амалия Елисеевна, – обратился Хитрово-Квашнин к хозяйке дома. – После вечернего чая вы ушли к себе в спальню. Не выходили из нее больше?

– Нет, а зачем?