– Ну, мало ли, зачем? Может быть, вы что-нибудь забыли в столовой или решили дать приказание слугам.
– Я, слава Богу, почти сразу уснула.
– Понятно. А вы, Ольга Иннокентьевна, что скажете?
– Я пожелала маминьке доброй ночи и ушла к себе. Спала плохо, но не вставала.
– Что покажете вы, юный кадет?
Cотинский привстал и отчеканил:
– Спал без задних ног, господин штабс-ротмистр! Так говорят у нас в кадетской школе.
– Хм-м, молодому и здоровому юнцу пристало спать крепко… Ваша очередь отвечать, Аркадий Иннокентьич.
– Я проводил госпожу Несмелову до ее комнаты и пошел к себе спать. Хоть и выпил изрядно, а заснул не сразу. Помню, что не вставал.
– Позвольте поинтересоваться, Николай Иннокентьич, – произнес Хитрово-Кващнин, набивая трубку, – а вы ночью не поднимались?
– Где мне! – усмехнулся старший из братьев. – После крепких возлияний сплю, как убитый. Хоть из пушек пали, не встану!
Расследователь сделал запись в блокноте и посмотрел на писателя.
– А вы, Иван Иннокентьич?
– Если честно, то отрывал голову от подушки. Но из комнаты не выходил. Сидел у окна и думал о гибели отца. Уснул далеко за полночь.
С помощью лакея Хитрово-Квашнин раскурил трубку и принялся пускать к потолку облачка дыма. Осталось задать те же вопросы младшему из братьев, но он сам подошел к расследователю и шепнул ему на ухо:
– Пройдемте ко мне, Евстигней Харитоныч, есть разговор. Заодно ознакомитесь с моими работами и получите на руки портреты мошенников.
ГЛАВА 17
В мастерскую художника, а ею являлась большая часть комнаты Марка Водошникова, Хитрово-Квашнин попал впервые. В ней, пахнущей масляными красками, царил редкий беспорядок. На полу валялись холсты и подрамники, на столе – карандаши, альбомы, кисти, палитры с красками. Полки гнулись под тяжестью кувшинов с цветами, ваз, гипсовых и бронзовых статуэток, стены были увешаны эскизами и этюдами. Завершенные картины в красивых золоченых рамах занимали отдельный угол слева от окна. На перемазанном красками мольберте крепился холст с последней работой живописца – картиной «Гладь Петровского пруда». Хитрово-Квашнин невольно залюбовался ею. Синь весенней воды выглядела столь насыщенной, что казалась опрокинутым небом. В неподвижном зеркале пруда красиво отражались деревья на склоне холма, белая Древне-Успенская церковь, придававшая холсту некую торжественность, и легкий силуэт лодочной пристани. «Определенно, у Марка Иннокентьича талант», подумалось гостю.
– Евстигней Харитоныч, посмотрите сюда, – сказал художник, указывая на полотна с видами Петродара.
Картины для обозрения были расставлены в линию. Переводя взгляд с одной на другую, Хитрово-Квашнин узнавал Соборную площадь, Дворянскую и Гостиную улицы, Старобазарную площадь, пересечение улиц Воронежской и Усманской, аллеи в Английском парке. Живописец тщательно и с любовью отобразил эти уголки города-курорта. А одна из аллей парка, пронизанная солнечным светом, была изображена настолько мастерски, что расследователю на мгновение почудилось, будто он слышит шорох листьев и пение птиц.
Были в мастерской и портреты. На Хитрово-Квашнина с полотен смотрели члены семьи и местные дворяне, купцы и канцеляристы. Художник, используя игру света и тени, выделяя мелки детали, с особой четкостью передал образы и характеры изображенных людей. Лицо его отца, выписанное в резких тонах в полуанфас, выражало непоколебимую уверенность, властность, лик матери, напротив, источал мягкость, приветливость, легкую грусть. Образ старшего брата с щегольским усиками, лукавыми глазами и колодой карт в руке говорил о его легкомысленности и бесшабашной удали. Задумчивый взгляд Ивана Водошникова, запечатленного на фоне книжной полки, намекал на то, что перед вами человек привыкший размышлять, возможно, слагать стихи и сочинять прозу. Столь же достоверным был и автопортрет художника. На нем он выглядел юным и полным надежд, во взгляде, однако, таилась некая печаль и нерешительность.
Хозяин мастерской рассказал, что тяга к рисованию у него проявилась с детства. Уроки мастерства он брал у крепостных художников и одного столичного живописца, трижды бывавшего на местном курорте.
– Я получил истинное удовольствие, – сказал Хитрово-Квашнин, ознакомившись с работами молодого мастера. – Cпасибо!.. А что же вы хотели мне сказать, Марк Иннокентьич?
– Да, да, конечно… Понимаете, вчера мне не спалось, и я решил выйти из дома на воздух. Было около полуночи. Спускаюсь по лестнице в коридор жилой анфилады, как вдруг справа от себя слышу шорох быстрых шагов и скрип двери. Повернулся в ту сторону и вижу, как в комнату Несмеловой…
– Кто это был? – перебил расследователь в волнении. – Женщина, мужчина? Кто?
– Извините, там так темно…
– Боже мой!.. Одежду хотя бы разглядели?
– Кажется… Нет, точно, я увидел полы халата.
– Цвет халата, рисунки на нем?
– Ничего не могу сказать.
– Черт возьми!.. Вы спугнули преступника, и он шмыгнул в комнату, где только что совершил убийство. Вы – наружу, а он преспокойно вернулся к себе!