Но приведенное толкование предложенных выше видов умысла ударяет в первую очередь по сторонникам признания невозможной прерванной преступной деятельности в преступлениях с косвенным умыслом. Ведь если исходить из него, то оказывается, что неоконченная преступная деятельность возможна при совершении преступлений и с прямым, и с косвенным умыслом как основаниями альтернативного и неконкретизированного умыслов. Таким образом, мы видим, что все аргументы указанных авторов исходят из желания видеть неоконченное преступление только при наличии прямого умысла: покушение на преступление, приготовление к преступлению исторически и терминологически (нельзя готовиться к нежелаемому) сложились как явления, связанные с прямым умыслом. Если все так просто, почему вновь и вновь возникает несогласие с этим? Из желания быть оригинальным? Никакой оригинальности нет, коль скоро точка зрения уже кем–то высказана ранее (позиция о возможности неоконченной преступной деятельности в преступлениях с косвенным умыслом высказана еще в XIX в., и ее поддержка в XX в. вряд ли может быть признана оригинальной). Так в чем же дело? Причина разногласия заключена, очевидно, в отсутствии глубины изучения проблемы, в господствующем прямолинейном подходе, в принятии и взятии на вооружение господствующей точкой зрения лишь поверхностного слоя проблем: то, как сложилось исторически; то, что следует напрямую из толкования терминов, нами же созданных и характеризующих неоконченную преступную деятельность; то, что напрямую и очевидно связано с практикой, опирающейся на господствующие позиции. Ведь именно такой вывод напрашивается при анализе приведенного выше игнорирования умысла на убийство и замене его умыслом на совершение хулиганских действий.
Примерно такая же картина наблюдается и в вопросе о возможности неоконченной преступной деятельности в преступлениях, совершаемых неосторожно. Издавна в теории уголовного права была высказана позиция, согласно которой неоконченная преступная деятельность возможна и в преступлениях неосторожных. Так, Гепп считал, что «ни одно преступление не может быть совершено, не будучи начато, а покушение и состоит именно в начатии преступления, так что если мы будем отвергать возможность неосторожного покушения, то нам придется отвергнуть и возможность неосторожного совершения»[310]
. Этой же точки зрения придерживались и другие ученые[311], считая при этом, что Гепп неправ лишь в наименовании неосторожного неоконченного преступления как покушения[312]. Достаточно осторожно применительно только к преступлениям, совершаемым при смешанной форме вины, высказана данная позиция и в теории советского уголовного права[313].Изложенное мнение решительно отвергается большинством криминалистов. На чем же базируется его неприятие? Обширно аргументирует невозможность прерванной преступной деятельности в неосторожных преступлениях Н. Ф. Кузнецова. Попытаемся разобраться в приведенных ею обоснованиях. «Приготовление и покушение — понятия уголовно–правовые. Необходимыми признаками их с объективной стороны являются:
а) совершение определенного действия,
б) ненаступление преступного результата по независящим от лица обстоятельствам»[314]
.Думается, указанными доводами Н. Ф. Кузнецова пока не убедила в том, что прерванная преступная деятельность невозможна в неосторожных преступлениях. Во–первых, Н. Ф. Кузнецова, формулируя первый признак, сразу же использует термин «направленного» с очевидным целеполаганием, после которого действительно не следует ожидать при неоконченной преступной деятельности никакой иной вины, кроме прямого умысла; т. е. автор заранее предопределяет этот вид вины и выдает подобное за аргумент. При такой аргументации с необходимостью возникает вопрос: а почему, собственно, «направленного» на причинение вреда, откуда сие следует? Опять–таки из прямолинейного терминологического толкования приготовления и покушения? Во–вторых, последний признак, указанный Н. Ф. Кузнецовой, никоим образом не связан с виной, поскольку причины прерывания преступной деятельности при приготовлении и покушении лежат за рамками субъекта преступления и его психического отношения. Скорее всего, данный аргумент работает против самого автора, так как свидетельствует о том, что причины прерывания преступной деятельности, не зависимые от субъекта преступления, могут иметь место в любой преступной деятельности безотносительно вида его вины.
Если предположить, что прерывание преступной деятельности теснейшим образом связано с субъектом (преступление прекращено по воле виновного), свидетельствует ли подобное о невозможности прекращения преступной деятельности в неосторожных преступлениях? Вовсе нет. Ведь мы говорим о свободе волеизъявления виновного вне зависимости от формы и вида вины при совершении преступления любого вида и на любой стадии его развития.