Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции

Ближе к утесу лежали медведи – такие огромные и тяжелые, что пастор наш сначала даже решил, что это валуны, только потом сообразил – какие же валуны с такой шерстью. Медведи не шевелились, только моргали маленькими глазками. Заметно было, что их разбудили от зимней спячки ради этого сбора: то и дело задремывали. А за медведями устроились волки – да не один, не два, больше ста. Эти-то, наоборот, даже не думали спать, волки зимой еще опаснее, чем летом. Они смирно сидели на снегу, как собаки, но видно было, что усидеть им трудно – ерзали, били хвостами по земле, тяжело и быстро дышали, вывалив длинные алые языки. За волками почти невидимыми тенями, то и дело припадая к земле, прогуливались рыси, похожие на огромных странных кошек. Рыси терпеть не могут никакого общества, они даже здесь, на общем сборе, свирепо шипели, если кто-то к ним приближался.

В следующем ряду стояли росомахи, вы их и не видели небось никогда. Зверюга такая, поменьше волка, побольше лисы. С собачьей мордой и медвежьей шерстью. Росомахам, тем вообще на земле непривычно, стояли и перетаптывались на широченных лапах. Не терпелось на деревья залезть.

А уж за росомахами всякая мелочь – лисы, ласки, куницы, тем вообще счета не было. Красивые зверьки, но по части кровожадности всем другим сто очков вперед дадут.

Все это скопище пастор видел, как днем, потому что на камне стояла самая настоящая дева-лесовичка, а в руке у нее высоким оранжевым пламенем горел большой смоляной факел. Огромная, как дерево, накидка из лапника, а вместо волос – еловые шишки. Лесовичек, говорят, и путают со спины с деревьями. Она стояла совершенно неподвижно лицом к лесу и что-то высматривала. Пастор лица-то не видел, но, говорят, очень они красивые, лесовички. Огромные, но красивые. Один раз увидишь – всю жизнь не забудешь.

Пастор не верил своим глазам. Не может быть, сказал он себе, и даже глаза протер – не заснул ли от усталости?

Вроде не заснул, но все равно это не наяву, решил он. Хотя чего только на свете не бывает. Надо досмотреть, чем дело кончится.

Ждать долго не пришлось. Откуда-то донесся звон колокольчика. И топот. И хруст сучьев.

На гору поднималось большое стадо домашнего скота. Животные появлялись из леса в строгом порядке, как будто шли на лесное пастбище. Впереди шла корова с колокольчиком на шее, за ней бык, другие коровы, а за ними уже телки помоложе и совсем телята. Густой толпой тянулись овцы, козы, а в самом хвосте две лошади и жеребенок. И все молча, молча. Пастушья собака, как и полагается, сбоку, но пастухов не видно.

Это, наверное, для пастора жутковато было – смотреть, как домашняя скотина идет к этому сборищу. Чуть не встал у стада на пути, в последний момент сообразил: не в человеческой это власти.

И заметно было, как им страшно, животным. Вид у них такой жалкий был, что у нашего пастора сердце разрывалось. Корова-то с колокольчиком, предводительница, голову повесила, ноги ее не слушаются, но идет, идет, как зачарованная. И козы – не бодаются, не играют… а лошади – и говорить нечего. Те, конечно, животные гордые, делают вид, что все им нипочем, а бьет их дрожь, и ничего они сделать с собой не могут.

А на собаку вообще смотреть нельзя – хвост между ног и чуть не ползет.

Корова-предводительница вела стадо прямо к лесовичке. А та-то так и стоит на камне со своим факелом, не шевелится. Стадо начало огибать камень, вроде опять в лес собрались. И что удивительно, из хищников никто даже и не шевельнулся.

Стадо шло и шло. Тут и лесовичка очнулась. Время от времени опускала она свой факел над одним из животных, и вся хищная рать издавала радостный рев. А те, на кого пал выбор, страшно кричали, будто им нож в сердце вонзили, и все стадо заходилось в коротком жалобном реве. И опять тишина.

Тут только до пастора начало доходить. Он и раньше слышал, что звери в Дельсбу собираются в новогоднюю ночь на горе Блаксосен. Там лесовичка якобы отмечает тех, кого в наступающем году сожрут лесные разбойники. И ему стало очень жалко скотину – с чего это им подчиняться какой-то лесной нечисти, когда у всех этих животных только один хозяин – человек!

Не успела скотина исчезнуть, из леса опять послышался звон колокольчика – шло стадо с другого хутора. В том же печальном порядке они прошли вокруг валуна с лесовичкой, и опять она поднимала и опускала свой факел. Вроде приговаривала животных к смерти. Потом потянулись и другие, стадо за стадом, почти без перерыва. В кое-каких стадах совсем мало скотины – корова и несколько овец, а в одном – всего две козы. Их-то вообще сюда не стоило приводить, ясно, в какой бедности живут их хозяева. Но и они должны пройти мимо лесовички, а она и не смотрит, много животных в стаде или мало, – метит, как ей вздумается.

Пастор подумал о сельчанах. Они так любили своих питомцев. Знали бы – ни за что бы не позволили. Они бы скорее сами померли, чем отдать их на съедение всем этим медведям, волкам и прочим кровожадным тварям.

И, словно в насмешку, на вершине появилось еще одно стадо.

Его собственное.