Вскоре вернулась Аннет, толком ничего не узнав. Слуги графа Морано или действительно ничего не знали, или притворялись, что не знают, с какой целью и надолго ли господин явился в замок. Единственное, о чем они с готовностью рассуждали, так это о крутой и неровной дороге, по которой пришлось подниматься, и о многочисленных опасностях. А еще не уставали удивляться, зачем графу понадобилось преодолевать такой сложный путь ночью, тем более что свет факелов служил единственной цели: показать, как страшны и коварны горы. Поняв, что ничего не узнает, Аннет ушла, а слуги стали требовать больше дров в камин и больше еды на стол.
– А теперь, мадемуазель, я ужасно хочу спать, – заключила верная служанка. – Если бы вы так же устали, то не просили бы посидеть с вами.
Эмили и сама начала понимать, что ведет себя эгоистично. Так и не дождавшись приглашения от Монтони, она согласилась, что синьор не желает ее беспокоить в столь поздний час, и решила наконец-то отпустить добрую Аннет, но осмотрев мрачную комнату и вспомнив кое-какие обстоятельства, снова поддалась страху и заколебалась.
– Было бы жестоко просить тебя побыть здесь до тех пор, пока я не усну, – проговорила она. – Боюсь, что я не скоро забудусь сном.
– Да, мадемуазель, очень не скоро, – подтвердила Аннет.
– Но прежде чем ты уйдешь, позволь спросить: когда ты поднялась ко мне, синьор Монтони уже оставил графа Морано?
– Нет, мадемуазель, они вдвоем находились в холле.
– А ты заходила в уборную своей госпожи?
– Нет, мадемуазель. Проходя мимо, я дернула дверь, но она оказалась заперта, поэтому я решила, что мадам легла спать.
– Кто же тогда только что сидел у твоей госпожи? – удивленно спросила Эмили, забыв об обычной сдержанности.
– Думаю, никто, мадемуазель. С тех пор как я от вас ушла, никого у нее не было.
Эмили оставила скользкую тему.
После короткой борьбы с воображаемыми страхами здравый смысл и доброта возобладали настолько, что она нашла в себе силы отпустить Аннет, а сама задумалась о своих делах и о тетушке. Неожиданно ее взгляд упал на миниатюрный портрет, найденный в бумагах отца, которые тот приказал сжечь. Портрет лежал на столе среди рисунков, которые Эмили достала из дорожного сундука. Изображение вызывало немало интересных размышлений. Внешность дамы на портрете напоминала образ покойного отца, а потому рождала особую нежность. Чем дольше Эмили смотрела на нее, тем яснее различала сходство черт, но приятное впечатление внезапно нарушилось, когда она вспомнила текст манускрипта, найденного вместе с портретом. Наконец Эмили отвлеклась от глубоких размышлений и стала готовиться ко сну, но мертвая тишина в замке – в полночный час не доносилось ни звука – лишь обострила ее переживания. Намеки Аннет относительно этой комнаты, пусть и немудреные, также сыграли определенную роль, поскольку свидетельствовали об ужасных обстоятельствах.
Дверь на потайную лестницу порождала более обоснованные страхи. Эмили начала опасаться, что она каким-то образом связана с таинственной комнатой, о которой не хотелось вспоминать. Решив не раздеваться, Эмили легла в постель в платье, а в ногах у нее в качестве надежного стража устроился верный пес Маншон.
Эмили пыталась избавиться от навязчивых мыслей, однако воображение продолжало работать, и, прежде чем уснуть, она услышала, как часы на башне пробили два.
Беспокойный сон вскоре был нарушен каким-то шумом, как ей показалось, в самой комнате. Эмили в страхе прислушалась, но кругом стояла тишина. Решив, что ей все приснилось, она снова опустила голову на подушку, однако шум повторился, и доносился он со стороны потайной лестницы.
Эмили сразу вспомнилось, что прошлой ночью кто-то неизвестный запер дверь. Снова явилось и недавнее тревожное подозрение относительно ее назначения. Сердце застыло от ужаса. Приподнявшись в постели и осторожно отодвинув полог, Эмили уставилась на пугающую дверь, но горевшая на каминной полке лампа давала такой слабый свет, что дальние части комнаты тонули во мраке. Тем временем шум на лестнице не прекращался и напоминал скрип ржавого железа. Порой он стихал, а потом возобновлялся, но тише, как будто тот, кто его создавал, боялся разоблачения. Эмили не сводила глаз с двери, и вот, наконец, она медленно приоткрылась, и в комнату кто-то вошел… темнота мешала различить, кто именно. Почти теряя сознание от ужаса, Эмили все-таки сдержала рвущийся наружу крик, выпустила из руки полог и продолжила в щелку наблюдать за таинственным незнакомцем. Сначала тот двигался в темной части комнаты, но потом подошел к камину, и при свете лампы стала ясно различима человеческая фигура, определенное сходство которой с одним известным Эмили синьором мгновенно лишило ее остатков самообладания. И все же она продолжила наблюдать за незнакомцем. Тот некоторое время стоял неподвижно, но потом направился к кровати и замер в изножии. Слегка раздвинутый полог позволил его увидеть. Впрочем, ужас полностью лишил Эмили и способности рассуждать, и дара речи.