Удольфские тайны

– Как глубоко вы ошибаетесь, мадам! – возразила Эмили. – Я не считаю себя достойной что-то советовать по столь важному вопросу. Но позвольте сказать, что если вы желаете душевного покоя, то попытайтесь успокоить синьора Монтони, а не вызвать раздражение упреками.

– Подумать только: успокоить! Нет, племянница, это невозможно! Я отказываюсь даже пробовать!

Эмили никак не могла принять ни этого непонимания, ни упрямого нрава мадам Монтони, однако сочувствовала ей ничуть не меньше и пыталась помочь.

– Возможно, дорогая мадам, ситуация не настолько отчаянна, как кажется. Не исключено, что синьор представляет собственные обстоятельства в более мрачном свете, чем есть на самом деле, – ради того, чтобы получить ваши владения. К тому же, пока вы ими обладаете, можете рассчитывать на надежный источник благосостояния, если поведение синьора заставит вас подумать о разрыве.

Мадам Монтони нетерпеливо перебила ее:

– Бесчувственная, жестокая девчонка! Теперь вы готовы убеждать меня, что жаловаться не на что, что синьор процветает, что мое будущее сулит одно лишь благополучие, а печали так же надуманны и искусственны, как ваши! Я думала, что открываю сердце той, что способна проявить сочувствие, но оказалось, что разумные люди не жалеют никого, кроме самих себя! Что же, можете вернуться к себе в спальню.

Со смешанным чувством жалости и презрения Эмили быстро вышла из покоев тетушки и поспешила в свою комнату, где предалась грустным размышлениям о постигших ее несчастьях. Снова вспомнился рассказ Валанкура о его разговоре с итальянцем. Намеки на шаткое материальное положение Монтони в полной мере оправдались, так же как и слухи о его характере, хотя определенные обстоятельства, связанные с его дурной славой, еще требовали объяснения. Несмотря на собственные наблюдения и слова графа Морано, рассказ тетушки поразил Эмили. Монтони явно жил на широкую ногу: держал множество слуг и тратил значительные средства на ремонт, укрепление и обустройство замка. Тревога за судьбу мадам Монтони и собственное будущее усиливалась. Некоторые из утверждений Морано, еще вчера казавшиеся продиктованными корыстью или ненавистью, теперь предстали в новом свете. Эмили уже не сомневалась в том, что Монтони согласился отдать ее графу за материальное вознаграждение: его характер и обстоятельства это подтверждали. Они же подсказывали, что теперь синьор намеревался продать ее более богатому покупателю и с большей выгодой для себя.

Среди выдвинутых против Монтони обвинений Морано заявил, что не покинет замок, который тот «осмеливается называть своим» и не оставит на его совести «еще одно» убийство. Эти намеки могли быть вызваны разгоряченным сознанием, но сейчас Эмили относилась к ним более серьезно и со страхом думала, что находится в руках такого человека. Наконец, решив, что размышления не в состоянии ни развеять печальные обстоятельства, ни придать сил для борьбы с неприятностями, она выбрала в своей маленькой библиотеке томик любимого Ариосто. Однако буйное воображение автора недолго занимало ее внимание: поэтическое волшебство не затронуло сердце и не разбудило спящую фантазию.

Эмили отложила книгу и взяла лютню, зная, что ее страдания почти всегда утихали, подчиняясь магии музыки. И лишь изредка, когда сердце было переполнено сожалением и печалью, музыка до такой степени обостряла переживания, что делала нестерпимыми. Так было в Лангедоке ночью после смерти отца, когда за ее окном звучала волшебная мелодия.

Она играла до тех пор, пока Аннет неожиданно не принесла обед, и, удивившись, спросила, кто распорядился подать еду в комнату.

– Госпожа, мадемуазель, – ответила горничная. – Сначала синьор приказал принести блюда в ее покои, а потом она приказала принести обед вам. Кажется, отношения между ними окончательно разладились.

Сделав вид, что не услышала последнего замечания, Эмили присела за маленький стол, но Аннет не собиралась молчать. Прислуживая, она между делом рассказала о приезде тех самых людей, которых Эмили видела на террасе, и выразила удивление по поводу их странной внешности и оказанного им по велению Монтони приема.

– Они обедали с синьором? – уточнила Эмили.

– Нет, мадемуазель, они отобедали уже давно, в комнате в северном крыле замка. Вряд ли скоро уедут: синьор приказал старому Карло обеспечить их всем необходимым для проживания. Гости расхаживали по замку и расспрашивали рабочих, что ремонтируют стену. Я ни разу еще не встречала таких странных людей: всякий раз пугаюсь.

Потом Эмили спросила, что слышно о здоровье графа Морано, не лучше ли ему. Аннет сказала, что раненый лежит в хижине на краю леса, и все говорят, что со дня на день умрет. Эмили не смогла скрыть сожаление и печаль, и проницательная горничная воскликнула:

– Дорогая мадемуазель! Подумать только, как ловко молодые дамы умеют скрывать любовь! Я все время считала, что вы ненавидите графа, иначе ни за что не открыла бы вам правду. Да и то сказать: вам есть, за что его ненавидеть.