Удольфские тайны

Средняя часть зала венчалась высоким сводчатым потолком, укрепленным стропилами и с трех сторон поддерживаемым мраморными колоннами, за которыми, на сколько хватал глаз, тонула в полутьме длинная галерея. Даже самые легкие шаги слуг отдавались таинственным эхом, а неясно различимые фигуры возбуждали воображение. Эмили смотрела на Монтони, на его гостей, на окружающее пространство и, вспоминая родную провинцию, милый дом, простоту и доброту утраченных друзей, снова погружалась в глубокую печаль.

Отвлекшись от размышлений, Эмили заметила, что синьор Монтони обращался с гостями в несвойственной даже ему высокомерной манере. Да и в поведении гостей сквозило нечто хоть и не раболепное, но показывающее, что они принимают его превосходство.

Разговор касался главным образом войны и политики. Все энергично рассуждали о положении Венеции, о грозящих городу опасностях, о личности правящего дожа и характерах сенаторов. Затем речь зашла о Риме. Закончив трапезу, все присутствующие встали, каждый наполнил бокал, и Монтони провозгласил тост: «За успех!» – но едва поднес бокал к губам, вино неожиданно забурлило, вспенилось, и бокал разлетелся на мелкие осколки.

Синьор постоянно пользовался посудой из особого венецианского стекла, обладавшего удивительным свойством лопаться от ядовитых напитков, а потому сразу заподозрил, что кто-то из гостей только что попытался его отравить. Приказав немедленно запереть все ворота, он выхватил меч и, глядя на стоявших в молчаливом изумлении гостей, воскликнул:

– Среди нас предатель! Пусть же те, кто невиновен, помогут найти преступника.

В глазах мужчин вспыхнуло негодование, и каждый выхватил из ножен меч. Испуганная мадам Монтони поспешила было прочь из зала, но муж приказал ей остаться. Правда, дальнейшие его слова утонули в гуле голосов. По приказанию господина также явились слуги, и каждый заявил, что ничего не знает. Их заявления, конечно, не вызывали доверия. Ведь ясно же, что раз было отравлено только вино господина, имел место злой умысел, практическое осуществление которого целиком зависело от слуги, отвечавшего за вино.

Этого слугу вместе с другим, чье лицо выражало то ли сознание вины, то ли страх наказания, Монтони приказал немедленно заковать в цепи и посадить в тщательно укрепленное помещение, прежде служившее темницей. Точно так же он поступил бы со всеми гостями, если бы не побоялся последствий неоправданно жестокой расправы. Пришлось ограничиться заявлением, что ни один человек не выйдет за ворота замка до тех пор, пока чрезвычайное событие не получит объяснения. Затем господин строго приказал супруге удалиться в свои покои и потребовал, чтобы Эмили ее проводила.

Примерно через полчаса Монтони и сам явился в уборную. С грозным лицом и дрожащими губами он заявил тетушке:

– Напрасно вы пытаетесь отрицать свою вину. У меня есть доказательство вашей вины. Единственный путь к помилованию – полное и откровенное признание. Бесполезно прикрываться ложью или упрямым молчанием. Ваш сообщник уже все выложил.

Эмили пребывала в изумлении, не в силах поверить, что тетушка виновна в столь страшном преступлении. Тем временем волнение не позволяло мадам Монтони ответить внятно; лицо то смертельно бледнело, то неестественно краснело. Она дрожала, но было непонятно отчего: то ли от страха, то ли от негодования.

– Можете не тратить слов понапрасну, – заявил Монтони, видя, что супруга пытается заговорить. – Признание вины написано у вас на лице. Вы немедленно отправитесь в восточную башню.

– Это обвинение преследует лишь одну цель – оправдать вашу жестокость, – с трудом произнесла мадам Монтони. – Я не собираюсь доказывать свою невиновность. Вы и сами не верите в мою причастность к преступлению.

– Синьор! – торжественно обратилась к Монтони Эмили. – Я готова поклясться жизнью, что это ужасное обвинение ложно. Да, синьор, сейчас не время скромничать, – добавила она, заметив жестокое выражение на лице господина. – Я не побоюсь заверить вас, что вы обмануты, жестоко обмануты наветом человека, стремящегося погубить мою тетушку. Не может быть, чтобы вы сами придумали столь ужасное обвинение.

С трудом шевеля непослушными губами, Монтони перебил ее:

– Если вы дорожите своей свободой, то немедленно умолкните. А если будете настаивать, я знаю, как истолковать ваши упреки.

Эмили спокойно возвела глаза к небесам.

– Значит, надежды нет.

– Молчите! – приказал Монтони. – Иначе увидите, что вас ждет.