Удольфские тайны

Эмили с печальным восхищением посмотрела на замок, который, как она догадывалась, принадлежал Монтони. Даже заходящее солнце не ослабляло мрачного готического величия темно-серых каменных стен, на которых медленно умирал свет, оставляя меланхоличный лиловый оттенок. Скоро, впрочем, померкли последние отблески, и замок погрузился в торжественную вечернюю тьму. Молчаливый, одинокий и величественный, он возвышался над местностью, словно угрожая каждому, кто осмелится нарушить вечный покой. Сумерки сгущались, и во мраке замок становился все более зловещим. Эмили продолжала смотреть на него до тех пор, пока над верхушками деревьев не остались видны одни лишь башни.

После недолгого отдыха начался последний подъем, и вскоре экипажи остановились у массивных ворот. Низкий звон колокола, в который Монтони ударил, чтобы возвестить о своем приезде, вызвал в душе Эмили новый трепет. Дожидаясь, пока слуга придет и откроет ворота, она с опаской осматривала здание, но в темноте различила лишь смутные очертания массивных стен и поняла, что перед ней древнее мощное укрепление. Ведущие во двор ворота отличались гигантскими размерами и защищались двумя круглыми башнями, увенчанными орудийными бойницами, откуда сейчас вместо знамен свисали пучки укоренившейся среди камней травы и диких растений. Казалось, древние стены вздыхали при каждом дуновении ветра. Башни соединялись подобием укрепленного моста, под которым виднелась остроконечная арка венчавшей ворота решетки. Стены тянулись над пропастью к другим башням, чьи разрушенные очертания, особенно заметные на фоне заката, напоминали о жестокости войны. Все остальное уже утонуло во тьме.

Пока Эмили с почтением и страхом рассматривала замок, за воротами послышались шаги, затем заскрипели железные засовы, и, наконец, показался старый слуга, с трудом отодвигая тяжелые створки, чтобы впустить господина. Экипажи медленно проехали под решеткой, и Эмили показалось, что ее заключили в тюрьму. Мрачный двор усилил впечатление, и богатое воображение представило неподвластные сознанию ужасы.

Через другие ворота они въехали во второй двор – заросший травой и еще более запущенный, чем первый. Рассмотрев заросшие мхом и пасленом стены и башни, Эмили почему-то подумала, что когда-то в этих стенах совершались пытки и убийства, и внезапно подчинилась одному из тех безотчетных приступов ужаса, которые поражают даже сильные умы.

В погруженном во тьму огромном готическом холле, где в перспективе нескольких арок мерцал свет, страх стал еще острее. Слуга принес лампу, и тусклые блики от нее упали на колонны и создали резкий контраст с тенями на полу и на стенах.

Приезд Монтони оказался неожиданным, и слуги не успели подготовиться к приему господина, хотя вперед был послан гонец. Очевидно, это обстоятельство в какой-то степени объясняло царившее вокруг запустение.

Принесший лампу слуга молча поклонился, но признаков радости не проявил. Монтони ответил на его приветствие легким движением руки и прошел дальше. Глядя по сторонам с плохо скрываемым удивлением и испугом, супруга последовала за ним, а Эмили, пораженная размерами холла, немного отстала и остановилась возле мраморной лестницы. Здесь арки соединялись в высоком своде, откуда свисала огромная лампа, которую поспешно зажигал один из слуг. Постепенно стали видны богатые резные украшения потолка, ведущий в верхние комнаты коридор и витражное окно, поднимавшееся от пола до потолка.

Обойдя основание лестницы и миновав холл, все вошли в обширные покои, стены которых, покрытые черными панелями из горной лиственницы, почти сливались с окружающим мраком.

– Принесите еще света, – едва войдя, распорядился Монтони.

Слуга поставил лампу и собрался выйти, чтобы исполнить приказание, но в этот момент мадам Монтони, пожаловавшись на холод, попросила растопить камин, и хозяин потребовал дров.

Синьор принялся расхаживать по комнате, мадам Монтони устроилась на диване в ожидании света и тепла, а Эмили тем временем при тусклом мерцании лампы, оставленной у высокого венецианского зеркала, с интересом осматривала торжественное, хотя и запущенное пространство.

Созерцание живописной, но мрачной картины навело на горькие размышления о том, что предстоит здесь пережить, а явившиеся воспоминания о далеком-далеком Валанкуре смягчили сердце грустью. Чтобы скрыть вырвавшийся из груди тяжелый вздох, Эмили подошла к высокому открытому окну; под ним, за крепостным валом, простирался тот самый лес, по которому дорога вилась к замку. Ночная тень плотно укрыла далекие горы, и неровные очертания вершин смутно виднелись на горизонте, где еще светилась узкая красная полоса, в то время как долина между замком и горами тонула во тьме.

Дверь распахнулась. Эмили отвернулась от окна и увидела не менее мрачную картину. Открывавший им ворота старый слуга вошел в комнату, сгибаясь под тяжестью охапки дров, а следом за ним с лампами в руках появились два венецианских лакея Монтони.