Уинстон Черчилль

И летом 1922 года Черчилль находит нечто похожее для себя - поместье Чартвел в Кенте. Всего лишь 24 мили от Вестминстера, Чартвел господствовал над небольшой долиной. Елизаветинский дом был перестроен при королеве Виктории. Клементину очаровал холм с прекрасным видом на окрестности. Четыре следующих десятилетия их жизни будут связаны с этим домом, купленном в сентябре 1922 года за 5 тысяч фунтов. Чартвелл был радикально перестроен и Черчилль провел здесь первую ночь только в 1924 году. Но сегодня с Чартвеллом может соперничать только Гайд-Парк Рузвельтов на Гудзоне в качестве исторических гнезд западного мира. В обоих местах почти физически ощущается присутствие хозяев, чей ум, идеалы и дела сформировали современный мир.

* * *

Собственно в 20-х годах началось то, что так очевидно проявило себя в 40-х. Всемирная вахта британского флота окончилась. В 1921 году британское правительство решило сконцентрировать свои военно-морские силы в европейских водах, кладя по существу, конец договору с Японией. Британия начала строить гигантскую военно-морскую базу в Сингапуре для тех сил, которые они могла еще выделить для неевропейской акватории. Как результат Австралия с Новой Зеландией из одного конца мира, а Канада из другого, начали дрейф в направлении зоны влияния Америки. Медленно, но верно Британская империя пошла под крылья новой империи, что стало очевидно лишь двумя десятилетиями позже.

В Англии начинает дебатироваться вопрос: может ли Англия рассчитывать на покорность доминионов и помощь союзников, реально ли использовать рычаги Лиги наций для контроля над мировыми событиями, если в Лигу наций не входят три крупнейших страны - Соединенные Штаты, Россия и Германия? Напрашивается вывод, что правительство Ллойд Джорджа, одним из самых ярких министров которого был Черчилль, выиграло войну, но потерпело поражение при попытках укрепить позиции в послевоенном мире. “Таймс” писала в 1922 г., что слово Англии “потеряло свое прежнее значение для большей части мира”. Сэр Эдуард Грей заявил о “возмущении и отчаянии, которые он никогда не испытывал прежде, думая о британском правительстве”. К рычагам власти выходила новая плеяда политиков, таких как Леопольд Эмери, однокашник Черчилля по школе Харроу. Лидером новых сил стал Стэнли Болдуин - президент торгового совета, а не воин и не “чистый политик”. Они сменяли политиков типа Бонар Лоу - из развлечений знавшего только шахматы, евшего неизменный рисовый пудинг и вечно дымившего сигарой. Это был голос новой Англии, не знающей что делать с величием, уставшей от стремления быть превосходящей всех во всем, индифферентной к переменам за границей. Не имевшей несгибаемой честности предшественников типа Бальфура и Керзона. Болдуин утверждал, что, хотя Ллойд Джордж обладает необычной энергией, “динамическая сила - это довольно страшная вещь”. Бивербрук написал о Ллойд Джордже в это время: “Ему не важно, в каком направлении он движется, главное, чтобы он сидел на месте водителя”. Именно так, пугая избирателей излишне импульсивными лжепророками, влияние набирали сторонники ограничения роли Англии в мире. К власти в Англии (как, к слову, и в США) пришли люди, которых позднее сами английские историки назвали воплощением политической серости. Эти люди позабыли парусное искусство, они гребли по волнам.

Непосредственной причиной кризиса кабинета Ллойд Джорджа стало поражение верных ему греков, намерившихся очистить Малую Азию от турок. В 1922 г. Кемаль-паша во главе турецких войск оттеснил греков и вышел к проливам, угрожая здесь британским гарнизонам. Ллойд Джордж был готов применить против турок силу, и Черчилль разделял его решимость. Но этого не хотел английский народ в свете недавнего горького опыта.