Украина в русском сознании. Николай Гоголь и его время.

Михаил Максимович пришёл к этому выводу как учё­ный, постигая историческое прошлое по письменным и ар­хеологическим источникам. А когда и как к тем же мыслям пришёл Гоголь? Когда он утвердился в сознании русскости Малороссии и малороссов? Может, тогда, когда его пыта­лись склонить на свою сторону поляки-эмигранты (в 1836 и весной 1838 годов), вкрадчиво и настойчиво внушая ему исторические теории в стиле Духинского? Одно время они уже почти предвкушали победу, но, в конечном счёте, их попытки закончились ничем [286], а вскоре Гоголь «отве­тил» им второй редакцией «Бульбы».

А может, это произошло ещё раньше, когда он гулял с то­варищами по Киеву, беседовал с Максимовичем об археоло­гических древностях, видел у стен Киево-Печеркой лавры и Михайлова Златоверхого монастыря сотни паломников- богомольцев и возвращался домой «неожиданно степенным и даже задумчивым»? Когда часами смотрел с Андреевской горки на бескрайние, теряющиеся в синеватой дымке киев­ские дали? «Я думаю, что именно в то лето (1835 г. — А. М.)

начался в нём крутой переворот в мыслях — под впечатле­нием древнерусской святыни Киева, который у малороссов XVII века назывался русским Иерусалимом»,— размышлял впоследствии Максимович (курсив автора) [287]

. А может, к этому убеждению привели Гоголя его раздумья над судь­бами России, которую он из европейского далёка увидел «во всей своей громаде» и цельности?

В ещё большей степени, чем сугубо литературные во­просы, к переосмыслению «Тараса Бульбы» Гоголя под­вигли размышления над сущностью России, которую он, по мере своего обращения к христианству, стал понимать в её духовном смысле, как Святую Русь, как землю, «от ко­торой ближе к родине небесной» [288], — то есть возвраща­ясь к её изначальному пониманию, жившему в православ­ном сознании. А с этим были связаны и его размышления над судьбой Малороссии, на которую он стал смотреть как на неразрывную часть Русской земли и Святой Руси, а потому и не желал национального и культурного её от­деления и отдаления от России.

Мотив единства — творческого, эстетического, куль­турного — вообще один из главных у Гоголя, и чем старше он становился, тем больше стремился к тому, чтобы жизнь и мир были цельными, а не раздробленными. И в «Тарасе Бульбе» мотив единства (народного, семейного, нацио­нального) тоже главный. Толпа превращается в народ

— народ-герой, народ-победитель, народ, достойный Христа, народ с живойи прекрасной душой — лишь тогда, когда его преображает великое дело и великое чувство (как это происходило с запорожцами, когда они узнали о польских зверствах или услышали слово Тараса о русском товарище­стве).

Да, мир Сечи далёк от нравственного совершенства. И мотивы, которыми в своей мирной и военной жизни порой руководствовались казаки, глубина и строгость их веры, методы «деятельности» вызывают вопросы и не позволяют толковать их прямолинейно. Впрочем, всё это соответствовало исторической правде и духу вре­мени, да и методы ведения войн и карательных опера­ций их врагами-поляками были точно такими же, если не хуже. Таков был тот

«полудикий век», говорит об этом сам Гоголь, как бы отстраняя себя и современность от той, обоюдожестокой эпохи [289].

Но главное даже не в этом. Гоголь писал не икону с каза­чества. И не считал то время «золотым веком» Малороссии, как думают некоторые. И все эти негативные черты облика запорожцев были ему важны не меньше, чем их высокие порывы, которые иначе, как на таком фоне и не были бы заметны. Ведь эта повесть — не только о борьбе зримой, о войне казаков против католиков-поляков и нехристей- татар. Она ещё и о борьбе незримой, о духовной брани отдельного человека и общества в целом со своими соб­ственными грехами, об их преодолении и нравственном взрослении. Эта повесть — о духовном выборе, который надлежит сделать её героям (и человеку вообще). И пото­му гибель запорожцев, сделавших этот выбор, «подавших друг другу руку на братство» и породнившихся «родством по душе», подчёркнуто религиозно-возвышенная. Она очищает их от былой неправедности, если таковая была в их жизни, и содержит в себе прообраз преображения.

Обращаясь к прошлому, такого же товарищества, тако­го же нравственного взросления, такого же преображения (только уже прижизненного) Гоголь ждёт и ищет в рус­ском обществе, где разные политические лагеря начинают расходиться всё дальше, всё меньше начинают слышать друг друга, своими спорами, «непониманием» и «социаль­ным взглядом» терзая Россию. Единения (и между собой, и с Россией) хочет Гоголь и от малороссов, среди которых предчувствует зарождение того ложного и опасного с его точки зрения течения (украинофильского, украинского), которое поставит под сомнение национальное и культур­ное, а после и политическое единство Великой и Малой Руси. Объединить Россию, помирить её, призвать на об­щие, великие дела, главное из которых — постижение Божией Истины и жизнь в согласии с ней (а это неизменно приведёт к преображению всей жизни, к преодолению всех бед и пороков), хочет он.