Улан Далай

Через неделю Чагдар уже сидел в общем вагоне поезда Ленинград – Москва, одетый в овчинный полушубок, облезлую шапку-ушанку и валенки с галошами. Под полку запихнул большой заплечный мешок; на дне, завернутый в чистое холщовое полотенце, лежал осколок глаза Будды – единственное материальное свидетельство невероятного года, прожитого в Ленинграде. Партбилет и письмо от Ираиды Степановны какой-то профессорше Алексиной были зашиты в подкладку шапки, на которую, по представлению Чагдара, никто не позарится. Но на всякий случай он даже спал в ней, тем более что в вагоне было холодно.

Москва втянула Чагдара в свой круговорот с первых шагов по перрону Ленинградского вокзала. На площади трех вокзалов – столпотворение. Черные коробочки такси припаркованы в два ряда, после посадки пассажиров водители сигналят что есть мочи: пропустите немедленно! Автобусы, троллейбусы, трамваи… Вся страна куда-то едет, и вся едет через столицу. Военные грузовики чуть в стороне от вокзалов – солдат и матросов перемещают с одной границы на другую, новобранцы маршируют строем из вагонов к месту посадки: «Если завтра война, если завтра в поход…» Военных вообще очень много: пипки буденовок тут и там торчат над бурлящей толпой – Чагдар тут же вспомнил шишак Будды. А уши у буденовок точно длинные мочки Будды – опасная схожесть, как это еще никому в голову не пришло!

Некоторые офицеры, несмотря на холод, форсят в фуражках. Спешат, но честь друг другу отдавать не забывают. Лица суровы и полны достоинства. Перед офицерами гражданские вытягиваются в струнку, будь то интеллигент в драповом пальто или деревенский мужик в ватнике с мешком за плечами. Особое почтение и восхищение вызывают авиаторы, все встречные девушки дарят им улыбки. Дорого дал бы сейчас Чагдар, чтобы оказаться на месте какого-нибудь летчика. Да что там летчика, даже кавалериста! Но в широком стекле павильона метро, расположенного между Ленинградским и Северным вокзалами, отражался неказистый человечек непонятной национальности, в кургузой одежде, с мешком за плечами – противно смотреть. Другое дело, что и двух милиционеров, зорко следивших за вливающимся в метро потоком приезжих, он тоже не интересует.

От вокзала до Сокольников, куда направлялся Чагдар, можно было добраться и на трамвае, но удержаться от поездки в метро он не мог. «Да здравствует сталинский нарком, любимый руководитель железнодорожников Советской страны товарищ Каганович!» – растянулся по всему вестибюлю лозунг. Чагдар купил в кассе билет за полтинник и, увлекаемый толпой, двинулся по широкой лестнице к платформе.

Дворец, настоящий подземный дворец, с восторгом оценил Чагдар станцию «Комсомольская». Беломраморные стены, нарядные колонны, увенчанные бронзовыми капителями, массивные светильники, чугунные парапеты с вмонтированными в них золочеными колосьями… Яркие фрески на майоликовой плитке изображали комсомольцев-метростроевцев с лопатами и строительными носилками, отбойными молотками и катушками проводов, укладывающих рельсы и толкающих вагонетки. «Метро дает художественное наслаждение и лучшее самочувствие населению», – прочитал Чагдар цитату из Лазаря Кагановича, прикрепленную к балюстраде. Истинная правда! Ни один из ленинградских дворцов, в которых случилось бывать Чагдару, не вызывал в нем такой гордости и сопричастности. В пышных и величественных интерьерах прошлых эпох – чужая красота, там нужно ходить в войлочных тапках, боясь коснуться стен или мебели. А здесь он мог провести рукой по колонне, подойти сколь угодно близко к фреске – и никто не сделает ему замечания, не потребует отойти на два шага. Это была красота со смыслом, это был волшебный подземный мир, где в считанные минуты можно перенестись в другое место, это было большевистское торжество над идеей ада, которым пугали грешников все религии. Смотрите, как красив и светел подземный мир!

И настроение пассажиров, входивших в голубые, теплые, пусть и немного шумные вагоны, заметно отличалось от тех, кто скученно ехал поверху в холодных трамваях и автобусах. Подземные пассажиры словно чувствовали свою избранность, были приветливы друг с другом, особенно с детьми, интересовались, не страшно ли им, когда поезд летел, казалось, со скоростью света, по черному тоннелю.

Перрон в «Сокольниках», где Чагдар вышел, выглядел скромнее, чем на «Комсомольской», но на потолке вестибюля красовалась огромная рубиновая звезда. Чагдар читал в газетах, что архитекторы, спроектировавшие станцию, получили главный приз на Всемирной выставке в Париже, и Чагдар был совершенно согласен с такой высокой оценкой.