Улан Далай

На Саратовский вокзал он добирался уже на трамваях, за два пятачка. Народу было немного, удалось даже сесть и пристроить в ногах натрудивший плечи мешок. Он ехал на грохочущей красной «Букашке» по Садовому кольцу, которое совсем не соответствовало своему названию: ни одного палисадника не осталось, асфальт доходил до самых фундаментов оголенных, беззащитных перед дорожным шумом старых усадеб и новых, неприступно высоких громадин-домов. Наверное, скоро переименуют, подумал Чагдар. Станет кольцо Сталинским. Сталинское кольцо – сильное название. И правильное: трамвайные рельсы замыкали кольцо полностью.

Миновали запруженный Курский вокзал, невзрачную Таганскую площадь и выехали на только что выстроенный Краснохолмский мост. Москва-река покрылась тонким слоем прозрачного льда, да и то еще не полностью, а у берега уже десятки лунок, где с удочками стоят рыбаки. Много больше рыбаков, чем на Невке, хоть рыбы там, наверное, вдесятеро, а то и поболе по сравнению с Москва-рекой, невольно отметил про себя Чагдар. В Москве всего и всех несравненно больше. Кроме рыбы в реке.

– Саратовский вокзал! – объявила кондукторша в форменной шинели, закутавшая поясницу толстой клетчатой шалью. – Готовимся к выходу заранее!

Чагдар подхватил свой мешок и спрыгнул с высокой подножки. Вокзал, который он в последний раз видел, возвращаясь домой после ленинградского института, особенно не изменился. Но рыночную толкучку перед ним ликвидировали, разбили чинный сквер, в центре белел какой-то памятник. На него от входа в вокзал с одобрением взирал круглый портрет железного наркома товарища Кагановича.

Чагдар вместе с толпой влился в здание вокзала, поискал глазами расписание. До прихода поезда из Сталинграда оставалось меньше часа. Чагдар попятился назад и чуть не сбил мешком стоявшего за ним человека.

– Эй, товарищ, аккуратней! – услышал Чагдар знакомый выговор.

Перед ним одетый в гражданское, сильно похудевший и обросший, стоял Василий Алексеевич Хомутников собственной персоной. Он подмигнул Чагдару – и тот закусил губу, чтобы не закричать, не броситься к нему с распростертыми объятиями. Но было понятно, что положение Хомутникова тоже далеко не радужное, а потому Чагдар лишь пробормотал извинение. Бывший председатель ЦИК Калмыкии повернулся и пошел на выход. Чагдар двинулся за ним, так и не переодевшись и забыв про голод. Внешний вид уже не имел значения, а пустой желудок мог и подождать.

Глава 18

6–9 сентября 1940 года

У-у-у-у-у-у-у – в безоблачном сентябрьском небе появилась белая точка. Стоявшие под навесом встречающие все как один встрепенулись, пришли в движение, зашептались.

– Что за самолет?

– Из бригады особого назначения.

– Трехмоторный, издалека слышно.

– На одном моторе генерала не повезут. А ну как откажет!

– Высоко взлетел Ока Иванович! Говорят, на самый верх вхож!

Чагдар скромно стоял в последнем ряду с блокнотом и карандашом, как и положено журналисту. Он мог бы послать на аэродром сотрудника своей редакции, но сегодня особый случай. Нечасто приезжает в Калмыкию легендарный герой Гражданской Ока Иванович Городовиков, теперь – генерал-инспектор и командующий всей советской кавалерией. Но пятисотлетие национального эпоса – это событие всесоюзного масштаба. Соразмерно масштабу Оки Ивановича.

Но не только Оку Ивановича надеялся увидеть сегодня Чагдар. Прошел слух, что Василий Алексеевич Хомутников тоже приедет. Знал Чагдар, что тоскует его бывший начальник по родным степям, что по-прежнему ходит на Саратовский вокзал, вылавливает там знакомых калмыков и зазывает в гости в свою депутатскую квартиру, угощает джомбой и выспрашивает про обстановку в Элисте.

Чагдар несколько раз порывался написать Хомутникову, поблагодарить за все, доложить обстановку и передать весточку с кем-нибудь из командированных в столицу, но не знал, кому можно довериться. Друзья-приятели из старых кадров или расстреляны, или отбывают сроки в лагерях, а новые… Чагдару казалось, что каждый из новых – секретный сотрудник НКВД, хоть ЦК запретил вербовать осведомителей из числа ответственных работников обкомов и облисполкомов. Но могут донести и по доброй воле, выказать преданность.

А Чагдара и без того за спиной обвиняют: мол, занял пост редактора газеты на калмыцком, а в 1937-м на партконференции притворялся, что недостаточно знает родной язык, чтобы распознать злокозненные националистические устремления троцкистской группы Пюрбеева и Дедеева. Чагдар понимал, что редактором назначили его от безысходности: после чисток восемьдесят руководящих постов в республике освободилось. А кадры не растут как грибы. Допустим, человек с двумя классами образования может командовать районом, но редактором газеты такого не поставишь, каким бы кристально бедняцким ни было его происхождение…

Самолет резко нырнул, словно свалился, и стал заходить на посадку. Твердая как камень, выжженная степь закучерявилась воронками пыли. Еще миг – и переднее колесо уже запрыгало по потрескавшейся посадочной полосе, а за фюзеляжем взметнулся длинный желто-коричневый шлейф.