Университет. Руководство для владельца

Ни одна школа, заинтересованная в сохранении качества обучения и исследования, не может терпеть крепнущую геронтократию, которая неизбежно несет с собой упадок продуктивности. Ужасное воздействие этого на молодых ученых не нуждается в специальном анализе. Если когда-нибудь обязательная отставка университетских профессоров будет рассматриваться как дискриминация по признаку возраста, необходимо будет найти альтернативный механизм, выполняющий ту же функцию. Вполне логично было бы ввести временные контракты и периодические проверки компетентности и качества работы. Теоретически в этом нет ничего ужасного, но на практике такие меры могут оказаться бесчеловечными и отвратительными либо недейственными. Как можно ожидать нейтральных и жестких вердиктов относительно человека, который проработал рядом с вами всю жизнь? Я думаю, что огромное большинство контрактов будет продлено – как уже и происходит в большинстве контрактных систем (см. примеч. 15), что повлечет за собой обязательный упадок качества. Старшие профессора будут мешать продвижению молодых, и это плохо. Меньшие возможности могут привести к тому, что молодые будут меньше интересоваться академической карьерой, – печальная картина. Гораздо лучше было бы перестроить систему ухода в отставку таким образом, чтобы уменьшить экономическую целесообразность сверхдолгой службы и понизить финансовую уязвимость жизни в отставке. Соединение определенных выгод и индексированных пенсий может оказаться полезным и для института и для индивида.

12. Упадок сил, зависть и прочие страдания

Когда более 10 лет назад мой научный руководитель, историк экономики Александр Гершенкрон, ушел в отставку, «Нью-Йорк Таймс» отозвалась материалом под названием «Гарвардская “научная модель” завершения ученой карьеры» (см. примеч. 1). Безусловно, этот господин заслуживает нашего специального внимания. Во время Второй мировой войны Гершенкрон, беженец, не имевший тогда постоянного преподавательского места, работал на верфи в северной Калифорнии. В своем «заключительном интервью» в «Таймс» он сказал: «Я серьезно думал о том, чтобы остаться на верфи. Мне нравилось общаться с анонимной массой американцев. И работа не преследует вас в ночных снах. Приносит ли ученая карьера радость или боль? Если вам удаляют ногу, вы знаете, что вам больно, ученый же этого никогда не знает». Достаточно удивительное резюме чрезвычайно успешной научной карьеры.

Я могу предложить похожий пример из собственного опыта. Моя деканская деятельность состояла из встреч с многочисленными людьми, перекладывания бумаг, писания писем и руководства неисчислимыми комитетами. Часто такого рода деятельность не имела своим результатом поддающегося измерению прогресса или блага, но я каждый вечер возвращался домой, убежденный, что время не прошло впустую. Что было в основании этой конструктивной иллюзии? Трудность измерения результата и естественная тенденция успокаивать свои сомнения.

Если обратиться к работе ученого и преподавателя, то ощущение чувства завершения дела и прогресса носит в этом случае необходимо цикличный характер: человека обязательно ждут здесь и частые котловины, и немногочисленные вершины. Возьмем написание книги – классическое профессорское занятие. Невозможно – по крайней мере, для меня – писать 8 часов в день. Как и другие авторы, я отвожу для этого какую-то часть дня, скажем, утро. И бывает, что работа идет плохо. Я сижу и тупо смотрю в желтый блокнот, слишком часто совершаю походы за кофе и в ванную, отвлекаюсь на телефонные разговоры и к полудню не могу предъявить ничего ценного. Напротив, я испытываю состояние фрустрации и переживаю вину. Фрустрация есть продукт временной неудачи; вина возникает из-за плохого использования дара независимости и свободы, поддерживаемого гарантированной зарплатой.

Здесь перед нами вся парадоксальность нашей профессии: ощутимое добро (свобода), которое столь легко превращается в зло (вина). Этим объясняется невозможность провести различия между радостью и болью. Оба ощущения очень личностны. Мы не являемся членами большого симфонического оркестра, где наша возможная фальшь могла бы компенсироваться коллегами и опытным дирижером. Хотя в какой-то степени мы можем прятаться за названия своих школ – некоторые из них обеспечивают лучшую защиту, нежели другие, – в конечном счете мы оказываемся одни перед аудиторией или на напечатанной странице. В академическом мире репутации создаются и рушатся на совершенно индивидуальной основе.