Университет. Руководство для владельца

Совсем другая ситуация в бизнесе. Если американскую автомобильную промышленность обвиняют в производстве некачественной машины, вряд ли руководство и рабочие General Motors сочтут, что эта оценка не имеет к ним никакого отношения. Напротив, я убежден, что критика в адрес гарвардского образования воспринимается большинством моих коллег как нечто очень далекое. Они уверены, что критика направлена на других, и прислушаются к ней только в тех случаях, когда она коснется их личной профессиональной репутации. Конечно, индивидуальная ответственность имеет свои хорошие и плохие стороны. Хорошо здесь то, что успех не надо делить, плохо же – что нельзя разделить неудачу.

Каковы основные факторы, составляющие темную сторону академической жизни? Пожалуй, ни один из них не является чем-то исключительным, однако же они выступают здесь в специфической форме. Я буду обсуждать следующие широкие категории зла: упадок физических и духовных сил (усталость), скука, старение и зависть.

По сравнению с большинством других профессиональных карьер, трудовая деятельность профессора не обнаруживает четкого прогресса или ряда этапов, после того как взято серьезное препятствие – получена постоянная штатная должность. И это является главным фактором, порождающим скуку и усталость. Когда заключен постоянный контракт на всю последующую жизнь – скажем, в возрасте 35 лет, – индивид оказывается перед 30 годами неизменных обязанностей: получать новые исследовательские результаты и учить студентов. Фундаментальные задачи определенны и неизменны, поскольку мы становимся участниками коллегиального предприятия «собственников», имеющих равные права и несущих равную ответственность. Организация дела не предполагает группы вице-ректоров, иностранных филиалов или руководства специальной командой. Если говорить о профессоре, получившем постоянную штатную должность, то, в отличие от бизнесмена, количество открытых для него административных постов очень ограниченно, и в любом случае даваемые ими реальные и ощутимые преимущества малы.

Обычно по мере профессионального развития исследовательские интересы ученого изменяются. Каждый год приходят также новые студенты, давая новые стимулы. Этого достаточно, чтобы поддерживать в большинстве из нас активность и энтузиазм; однако некоторые профессора все же теряют вдохновение. Это обусловливается разными причинами. В некоторых случаях блестящий творческий ум истощается; чаще целые исследовательские области претерпевают резкие изменения и начинают развиваться в новом направлении, оставляя позади тех, кто не способен меняться. Иногда предусмотренные расписанием предметы становятся монотонными и рутинными, и скука охватывает всех, кто их преподает. Возможны также индивидуальные срывы, которые случаются только после многолетних интеллектуальных усилий, вызывая глубокое беспокойство и пессимизм относительно собственного будущего. Некоторые ученые заботятся о том, чтобы не отстать от своих аспирантов, поскольку исследовательские области изменяются очень быстро; некоторые гуманитарии бросают свою работу, потому что не уверены в ее полезности для кого-то. Ни одна из этих категорий ученых не имеет отношения к проблеме «сухостоя», столь часто упоминающейся критиками системы академических постоянных штатных должностей. В данный момент я не имею в виду индивидов, которые ушли в добровольную отставку, продолжая получать зарплату, – тех, кто просто перестал стараться (см. примеч. 2). Я говорю о тех, кто испытывает сложности в создании оптимального ритма своей трудовой жизни.

Научный застой может сделать преподавательскую работу непривлекательной. Если для нас самих предмет стал скучным, как можно сделать его интересным для студентов? Если нас обогнали другие, то откуда взяться уверенности в том, что мы можем обучить следующее поколение ученых?

Это чрезвычайно деликатные темы, и их обсуждение в университетах откладывается настолько, насколько это возможно. Как если бы мы все жили в стеклянных домах и никто не хотел бросить первый камень. Будучи деканом, я знал каждого действительного профессора – около 400 человек. За одним исключением, никто из них никогда не говорил мне, что его или ее исследования утратили смысл или зашли в тупик. Каждый гарвардский ученый, с которым я обсуждал его исследовательскую работу, уверял меня, что она идет очень хорошо, и высказывал мнение, что в будущем получит величайшие результаты. Возраст отнюдь не влиял на характер предсказаний. Это просто не могло быть правдой, и некоторые из говоривших со мной ученых тоже прекрасно это понимали.