Unknown

– Мне кажется, я что-то упускаю, – настаивал Миро, подняв руку и прищурившись, как будто он был в замешательстве, но не хотел этого признавать. – Чем ты сейчас занимаешься?

– Координирую мероприятие, – пояснил я.

– Начни с самого начала.

Так я и сделал, рассказав ему все ужасные подробности, и немного хныкал от объяснений.

– Почему тебя пригласили... О, потому что ты занимался связями с общественностью, – сказал он, отвечая на свой вопрос. – Когда мы делали последнюю, вас не было на месте. Готов поспорить, что теперь ты будешь делать это под своим титулом «Поцелуй задницу», да?

– Поцелуй задницу?

Миро пожал плечами.

– Ну, да. Ты целуешь всех в задницу. Это твоя работа.

– Это совсем не моя работа.

– Да-да, – настаивал он.

– Да? – повторил я. – Тебе что, пять лет? – Он действительно весь день возился с детьми.

– Просто... неважно. Главное, что нужно смотреть на светлую сторону.

– Какую?

Он замолчал.

– Не можешь ничего придумать?

– Дай мне секунду.

Я покачал головой, и мои мысли тут же вернулись к Келу. Потому что если бы он был со мной в ночь танцев, да и вообще в любое другое время, было бы лучше.

Кел ходил со мной на покерные вечера, а я - на все бенефисы, на которых ему приходилось появляться, чтобы не впасть в кому от скуки. У него была ограниченная терпимость к светским беседам, и его способности быть вежливым хватало на час, и то только если были закуски. У меня в мизинце было больше терпения, чем у него во всем теле - по крайней мере, в отношении некоторых вещей. Он прекрасно владел своим ремеслом, но ему до смерти надоела вся сцена, кроме самого выступления. Это была единственная часть, которую он все еще любил, хотя в последнее время даже она стала ослабевать.

Ему нужно было заняться чем-то другим, но он еще не знал чем. И в этом был смысл. Многие суперзвезды, люди, преуспевшие в определенных областях - спорт был на слуху - не занимались этим так долго. Износ тела Кела был нешуточным, и это, вкупе с его многочисленными профессиональными достижениями, заставляло с каждым годом все сильнее желать большего. Он занимался этим с детства и сделал все, что планировал, - танцевал по всему миру, со всеми труппами, о которых мечтал, и со всеми танцовщиками, которыми восхищался. Мне было интересно, когда ты взобрался на все горы, что остается?

Но не мне было разбираться в его жизни. Это была одна из причин, почему мы так хорошо ладили. Я не давал ему советов, а он не давал их мне. Мы оба оставили это моей матери.

Это была одна из многих причин, по которым я считал его одним из своих самых близких друзей. Он понимал, без тени сомнения, что моя мать - самая лучшая женщина на планете. Он вкладывал деньги в свои слова, подменяя меня и посещая с ней синагогу по утрам в субботу, когда я работал. Я старался присоединяться к ней каждую пятницу вечером, потому что она предпочитала ужин позднему завтраку, но будние дни никогда не были для меня чем-то неизменным. Они могли быть легкими, и я уходил в пять, но чаще всего в пятницу я оставался на работе до восьми. Иногда все мои выходные съедались работой, и я ничего не мог с этим поделать. Межведомственная целевая группа - это не то, от чего можно отвлечься, чтобы посетить службу в синагоге вместе с мамой. Когда я был совсем плох, меня подменял Кел, и если он не был занят в субботу утром, то тоже приходил. Это очень много для меня значило. Когда я скучал по общению с ней, она всегда рассказывала мне историю о том, как они вдвоем были самыми красивыми на службе.

– Правда? – Я часто ругал ее. – Вы должны быть там для Бога.

– Мы там для Бога, но это не значит, что мы одеваемся как бомжи.

– Я уверен, что вы с Келом прекрасно смотритесь вместе.

– Конечно, да. Я великолепна, он великолепен. Счастье, что мы не ослепляем людей.

Я никогда ничего не говорил. Мне было лучше знать.

Еще одним его удивительным качеством было то, что мне не нужно было ничего ему объяснять. Кел знал, когда лучше помолчать. Он знал, когда пицца и кино у меня дома лучше, чем в клубе. Он понимал, что иногда работа маршала выматывает меня. Бывали ночи, когда я не хотел оставаться один, но и разгружать себя тоже не собирался. Если я не поговорил о чем-то с ребятами, с которыми работал, - друзьями, которые легко понимали причину моего горя, - то уж точно не собирался изливать душу кому-то еще. Но в такие вечера Кел говорил: «давай прогуляемся или пробежимся», после чего мы ели какую-нибудь утешительную еду и смотрели фильмы без сюжетов, только погони и взрывы. Самое приятное, что во время прогулки или пробежки он никогда не заставлял меня чувствовать, что я должен сказать хоть слово.