Unknown

– Харрингтон, – ответил он таким снисходительным тоном, что у меня по позвоночнику побежали мурашки, напрягая шею.

– Ты на моем месте, – сказал я, стараясь придать себе легкость, которой не чувствовал.

– Я не вижу твоего имени здесь, на барре.

Ответ был таким мелочным, таким школьным, что мне было трудно понять, что происходит. Почему он должен был быть придурком из-за чего-то столь незначительного? Почему бы не проявить уважение к моему пространству? Я мог согласиться с тем, что и с моей стороны это было предпочтение, желание, а не потребность, но у меня была реальная причина, чтобы это место было моим для улучшения моих танцев, и я занимался на нем уже три года. Более того, все это знали. В тот момент меня осенило, что и он тоже.

– Ты же знаешь, что я здесь тренируюсь, так что я буду благодарен, если ты подвинешься.

Он насмешливо хмыкнул.

– Пожалуйста. Это место на полу. Одно не может быть лучше другого.

Я вздохнул.

– Тогда, если это не так, и ты согласен с тем, что это не так, не мог бы ты пересесть?

Я словно вернулся в начальную школу. Я видел, как с каждым днем прихожу все раньше и раньше, пока накануне вечером не ставлю палатку, чтобы быть уверенным, что каждое утро первым займу свое место.

– Я говорил с Линкольном вчера вечером, – сказал он вместо ответа на мой вопрос, – и его мнение изменилось относительно твоей роли в работе над деконструкцией.

Первым моим побуждением было наорать. Вторым - непременно ударить его, и что было безумием в моих мыслях об этом, так это то, что обычно я не был жестоким человеком. Я был громким человеком, этого нельзя отрицать, и все, кто был рядом, считали, что мне никогда не сесть за руль автомобиля, но насилие не было моим обычным вторым, третьим или даже десятым шагом. Тот факт, что каждый мускул моего тела напрягся от ярости, готовый к нападению, заставил меня целенаправленно сделать шаг назад, чтобы я мог отдышаться.

В мире не было столько денег, чтобы заставить меня реагировать на него. Я был уверен, что приглашенный хореограф Линкольн Палмер - здесь он заставил нас сначала пройти через Лебединое озеро, убедившись, что мы знаем балет вдоль и поперек, а затем разложил его на части и превратил в нечто новое - не преминет изменить мою роль или вообще убрать меня из постановки. Ни для кого не было секретом, что между ним и Сенаном что-то есть. И дело было в том, что если ты спишь с главным человеком, то, скорее всего, получишь то, что хочешь.

– И какую роль мне теперь играть?

Сенан перестал двигаться, отпустил баррель и встретился со мной взглядом. Он был высок для танцора - шесть футов¹⁶, и, конечно же, нужно было учитывать волосы. Если мои волосы были длинными, до плеч, то его - наоборот, уложены в высокую прическу. Это добавляло еще больше сантиметров, и я всегда задавался вопросом, какое средство и сколько фена нужно было использовать каждое утро, чтобы они весь день сидели на его голове как пухлый шлем. Это было сделано, чтобы преувеличить разницу в росте, я знал это, но все равно... странно.

– Он не уверен, что для тебя найдется подходящая роль, – ехидно ответил он.

Вместо того, чтобы сразу же выйти из себя, я сделал еще один вдох. Снова возникло желание прибегнуть к насилию, но не по тем причинам, как он думал. У него сложилось впечатление, что я боюсь, как бы он не вытеснил меня, сделав мое присутствие в центре ненужным. Но для начала мне каждый день поступали предложения, наводнявшие почтовый ящик. Мне следовало начать карьеру фрилансера, говорили люди, или просто путешествовать и принимать бесчисленные приглашения танцевать в Париже и Лондоне, Нью-Йорке и Мадриде, Буэнос-Айресе и Лос-Анджелесе. Это было бы гораздо интереснее, чем быть ведущим танцором в одном месте. И, кроме того, что удерживало меня в Чикаго?

Но дело в том, что я любил этот город. У меня всегда был миллион вещей, которые можно было сделать, увидеть, съесть и насладиться. Но больше всего, без сомнения, меня связывали Илай и его мать. К этому добавлялся тот факт, что Делон Митченер, художественный руководитель ЧБТ, любил меня. Он не хотел, чтобы я куда-то уходил. Поэтому, хотя я мог признать, что меня раздражает присутствие Сенана Уивера, я не боялся ни его, ни его присутствия.

– На самом деле, – сказал Сенан, повысив голос так, чтобы слышали все в студии, – Линкольн не уверен, что кто-то из вас готов танцевать в его пьесе.

Обведя взглядом зал, можно было заметить смертельные взгляды, направленные на Сенана. Мейвен сделала движение пародирующее отсос, чтобы подчеркнуть, что Линкольн и Сенан были приятелями по траху.

Я знал. Все знали.

****