untitled

нотов и начал переносить свои заметки в компьютер. Перед

этим я провел уикенд в Техасе с пятнадцатилетним музыкан-

том Беном Квеллером, который подавал надежды стать новым

50

рок-н-ролльным вундеркиндом, и его родителями — доктором

Хауи Квеллером и Ди Квеллер. Я также встречался с шестнад-

цатилетним барабанщиком Беном Кентом, его родителями и

пиарщиком, которого лейбл Квеллера специально прислал из

Лос-Анджелеса следить за мной.

Дэнни Голдберг, владелец лейбла Mercury, сказал Тине про

Бена, что это «новый Курт Кобейн». Голдберг, умевший прово-

дить различия там, где их не было, последние двадцать лет рабо-

тал с такими группами, как Led Zeppelin, Sonic Youth и «Нирвана».

Про Бена Голдберг рассказал Тине в ресторане Майкла на Пять-

десят пятой улице, где посетителей встречала еще пока «не

открытая» актриса Гретхен Мол. Тина решила, что это неплохая

тема для Джона Сибрука.

Я знал, что у Тины и Голдберга были общие («синергетиче-

ские») интересы. Скоро Mercury должен был объявить о выпу-

ске серии дисков, на которых авторы «Нью-Йоркера» читали

свои тексты. Они также поддерживали одни и те же благотво-

рительные учреждения — Literacy Volunteers и Hale House — и при-

надлежали примерно к одному кругу законодателей вкусов в

Нью-Йорке. Для меня взяться за это задание означало стать

своего рода посредником между Тиной и Голдбергом, кото-

рые, в свою очередь, были посредниками между Саем Нью-

хаусом и фирмой Polygram. Я понимал, что мне придется еще

глубже погрузиться в большое теплое болото Шума, в трясину

компромисса. С другой стороны, тема была довольно интерес-

ной: рок-вундеркинд, подросток, учившийся, как стать звездой, наблюдая по телевизору за звездами MTV вроде Курта Кобейна.

Я несколько дней гостил в доме Квеллеров в Гринвилле, небольшом городке в шестидесяти милях от Далласа, про-

шелся с музыкантами по клубам в городе, где группа Бена

давала концерты. Независимо от того, был ли Бен талантлив, 51

он однозначно был юн, и это вызвало настоящую войну из-за

него между разными звукозаписывающими компаниями, сде-

лав подходящим героем для статьи в новом «Нью-Йоркере».

Бен напоминал двенадцатилетнего Кобейна. Он двигался, как Кобейн, и в нем было обаяние Кобейна. То, что я услышал

в Нью-Йорке, оказалось правдой: Бен стал похож на Кобейна, наблюдая за ним по MTV. Бен показался мне таким же очаро-

вательным, как и Голдбергу. Он был словно идеальной версией

двенадцатилетнего меня — не депрессивный придурок, слуша-

ющий фолк-рок в комнате с выключенным светом, а настоящая

рок-звезда.

Я попытался работать, но мои мысли уносились куда-то прочь

под влиянием диска Underworld, пока я, наконец, не решил пойти

домой. Холодный тротуар Сорок третьей улицы казался еще

холоднее, потому что уже стемнело, и каблуки издавали еще

более громкий звук, стуча об асфальт. От ветра глаза слезились, и огни Тайм-сквер расплывались. Ночь укрыла «попсовую» сто-

рону Тайм-сквер, который теперь казался чем-то более чистым, всего лишь картинкой. На большом экране шли новости.

В витрине сувенирной лавки на Седьмой авеню была выстав-

лена атрибутика «Звездных войн». В восьми кварталах отсюда

через пару часов должен был начаться матч «Нью-Йорк Никс», который обеспечит меня культурным досугом на этот вечер.

Остановившись, чтобы впустить в себя ощущение вечернего

Тайм-сквер, я подумал о собственном месте в Шуме, не зная еще, что ответ скоро появится сам по себе из огромного котлована на

углу Бродвея и Сорок третьей улицы.

2. Отцовский шкаф

Когда мужчина в возрасте моего отца попадает на операцион-

ный стол, всегда есть вероятность, что он с него не встанет. Но

вот он сидел за завтраком всего две недели спустя после уда-

ления костной стружки из позвоночника. И хотя он только

что встал с постели, на нем был один из его сделанных на заказ

английских костюмов, надевать который на себя ему было

достаточно больно. Отец выглядел довольным. Он снова обма-

нул смерть и теперь чувствовал себя бодрым и готовым к спору.

— Что ты сегодня рекламируешь? — спросил он, кивнув на

мою майку с надписью Chemical Brothers.

На его лице была несколько надменная улыбка, которая

должна была меня разозлить. Отец считал дурным вкусом лого-

типы, названия брендов и вообще любые слова на внешней сто-

роне одежды. (Сзади на моей майке было написано DANUCHT, что на языке хип-хопа означает da new sh it — «новое барахло»).

Слово на майке было тем же, что и банка майонеза на обеден-

ном столе, — неприглядным вмешательством коммерции в

зону, которая должна быть свободной от нее. Даже аллигатор

или игрок в поло не должен присутствовать у тебя на груди, не

говоря уже о буквах.

— Это майка Chemical Brothers, — ответил я.

Последовало молчание, нарушаемое только постукиванием

ножа о тарелку при намазывании повидла (которое было пере-

ложено из банки в стеклянную вазочку с серебряной крышкой) 53

на тост (приготовленный из домашнего, а не купленного в мага-

зине хлеба).