Если Линней вынашивал идею назвать растение своим именем задолго до того, как Гроновиус мог его придумать, то более позднее приписывание авторства этого названия Гроновиусу почти наверняка можно считать либо лицемерием, либо подтасовкой фактов со стороны Линнея. Возможно, мы никогда точно не узнаем, как это произошло, но в свете имеющихся улик забавно читать объяснение названия в еще одной его ранней работе, «Critica Botanica». Здесь он утверждает, что линнея «была названа известным ученым Гроновиусом и является… скромным, незаметным растением, часто пренебрегаемым, цветущим лишь короткое время, – как и сам Линней, который так на нее похож»[37]
. Скромность в этом отрывке явно напускная. Нетрудно представить себе Линнея, который во время написания этих строк жмурится от удовольствия и радуется, как ловко он все подстроил, чтобы любимое растение носило его имя.
История о том, как Линней способствовал появлению этого названия, бытует среди ученых по крайней мере с того времени, как Блант выдвинул свое обвинение, и (до сих пор) не имеет доказательств. Почему же ее так любят пересказывать? Я подозреваю, все дело в том, что эта мысль сама по себе приносит удовлетворение. Есть какое-то постыдное удовольствие в осуждении чужого поведения, и эта странная особенность человеческой психики проявляется не только в социальных сетях, но и в научной литературе. Литература эта полна обвинений в том, что ученые назвали тот или иной вид в свою честь, – и многие из этих обвинений продолжают жить, хотя они и беспочвенны.
Возьмем, например, североафриканскую улитку с непроизносимым названием Cecilioides bourguignatiana
. Название дано в честь некоего Жюля-Рене Бургинья, французского зоолога, который описал более чем 2500 видов моллюсков и присвоил им названия (хотя его интересы были гораздо шире: он писал трактаты по ботанике, геологии, археологии и т. д.). В 1864 г. он опубликовал 500-страничную монографию о моллюсках Алжира, в которой упомянул и описал свою улитку (под названием Ferussacia bourguignatiana). В анонимной заметке, опубликованной в Американском журнале конхологии (American Journal of Conchology), книгу Бургинья похвалили, назвав ее «великолепной работой», но в примечании к ней было весьма сухо выражено неодобрение: «Мы не припомним, чтобы когда-либо прежде автор называл вид в честь себя самого, как это сделал г-н Бургинья в отношении вида Ferussacia bourguignatiana»[38]. У Бургинья было множество врагов и репутация высокомерного человека, поэтому ничего удивительного, что его обвинили в том, что он назвал Ferussacia bourguignatiana в свою честь. Но автору примечания, пожалуй, следовало бы читать чуть внимательнее, так как название улитке присвоил вовсе не Бургинья. Он лишь представил новое описание (с новым названием рода) улитки, название которой – Achatina bourguignatiana – двумя годами ранее обнародовал итальянский натуралист Луиджи Бенуа. Никакой таксономической погрешности здесь нет, но историю продолжают пересказывать уже более полутора веков (она приведена, например, в книге «Наречение землеройки» Джона Райта (The Naming of the Shrew)[39].Другие предполагаемые случаи присвоения видам своего имени, как выясняется, связаны с путаницей в родственных связях. Возьмем, например, случай с навозным жуком Cartwrightia cartwrighti
, название которого было опубликовано в 1967 г. энтомологом Оскаром Картрайтом, что выглядит и правда подозрительно. Хотя название рода Cartwrightia действительно дано в честь Картрайта, но только другим энтомологом, Федерико Исласом Саласом (в чью честь Картрайт, в свою очередь, назвал жука Cartwrightia islasi). Картрайт был очень доволен названием Cartwrightia (и видовыми названиями жуков из 16 других родов, которые были названы еще при его жизни), но он не сам их так назвал. А как же Cartwrightia cartwrighti? Да, его назвал Картрайт, но только не в свою честь. Так он отдал должное своему брату Раймонду Картрайту – тот нередко сопровождал его в экспедициях, во время которых часто находят новые виды. Думаете, это мало похоже на правду? Чайка Сабины, Larus sabini, была названа в 1818 г. Джозефом Сабиной в честь его брата Эдварда Сабины. Эдвард подстрелил первый экземпляр этой чайки во время одной из многочисленных британских экспедиций в поисках Северо-Западного прохода через Канадскую Арктику. Джозеф, очевидно предвидя скептицизм, который могло вызвать такое название, предусмотрительно пояснил, что название sabini дано «согласно традиции присваивать название вида в честь первооткрывателя»[40].