«Ужас Мой пошлю пред тобою». Религиозное насилие в глобальном масштабе

Эти и другие идеи Маудуди, Кутба и Фараджа распространились по всему исламскому миру силами университетских сетей и исламского духовенства: дело в том, что в мусульманской образовательной системе эти сети пересекаются – особенно в школах и колледжах, которыми духовенство руководит напрямую. Исходя из этого, хорошо понятно, почему в рядах военизированных движений наподобие «Аль-Гамаа аль-исламийя» или ХАМАС столько бывших студентов и блестяще образованных профессионалов вроде доктора Рантиси.

Когда я спросил Рантиси о его любимых авторах, первым именем, которое назвал хамасовский лидер, был Маудуди – основатель современного исламского политического активизма[216]. Этот же вопрос я задал Махмуду Абухалиме во время нашей беседы в стенах тюрьмы строгого режима в Ломпоке. Сперва он не сказал ничего определенного. При упоминании Фараджа Абухалима, казалось, удивился, что я о нем слышал, хотя и поправил мое произношение. Позже Абухалима сознался, что брошюра «Забытый долг» у него была, причем в двух версиях: на арабском и в переводе на английский.

Абухалима хотел убедиться, что я не использую его знакомство с Фараджем против него. Когда на него завели первое уголовное дело, книжка Фараджа послужила уликой, что он испытывал к светским властям враждебные чувства и мог пойти на насилие. Поэтому Абухалима попросил, чтобы я описал его отношение к Фараджу особенно аккуратно. «Не пишите, что он на меня повлиял, – инструктировал меня Абухалима, – лучше так: „он его уважает“». Затем он склонился поближе, так, что его лицо оказалось почти вплотную к моему, и шепнул: «Но знаете что? Вообще-то, он был прав»[217]

.

5. Трезубец Шивы и меч сикхизма

«Этот ваш Моди – террорист», – отрезал Арджун Модхвадия, глава гуджаратского отделения Партии конгресса. Он имел в виду ту роль, которую Нарендра Моди сыграл в 2002 году в бытность свою главным министром индийского штата Гуджарат, когда якобы подстрекал массы индуистов к убийству более двух тысяч невинных мусульман на окраинах города Ахмадабада. Еще несколько тысяч тогда были ранены и десятки тысяч в страхе бежали из города. Хотя по результатам официального расследования и судебного разбирательства непосредственное участие Моди в этой бойне доказано не было, свидетельства о его подстрекательстве сохранились в отчетах Human Rights Watch и других неправительственных организаций. Для Великобритании и США этого было достаточно, чтобы объявить Моди персоной нон грата. Когда же в 2014 году его избрали премьер-министром Индии, все изменилось: Моди совершил в обе эти страны торжественные визиты, а на Мэдисон-сквер-гарден в Нью-Йорке его приветствовало девятнадцать тысяч восторженных фанатов. Он продолжал отстаивать свою невиновность.

Однако не все его политические союзники отделались столь же легко: спустя семь лет после бойни 2002 года виновной была признана Майя Коднани. Судья на особом слушании объявил ее «мозгом» и «главной зачинщицей» этого нападения и приговорил к двадцати восьми годам тюрьмы[218]

. Как и Моди, она росла в семье, в которой царила идеология индуистского националистического движения «Раштрия сваямсевак сангх» (Союз добровольных слуг родины, РСС), и на момент бойни 2002 года состояла в законодательном собрании Гуджарата и была членом «Бхаратия джаната парти» (Индийской народной партии, БДП) Моди. Несмотря на ходившие о ней после 2002 года слухи, Моди назначил ее в свой кабинет на пост министра по делам женщин и детей, вполне соответствующий ее профессии гинеколога. Когда ее судили и дали срок, который правительство Моди никак не опротестовывало, она сложила с себя полномочия.

Была ли гуджаратская бойня 2002 года «терактом» и можно ли назвать правительственных чиновников – в том числе, возможно, и самого Моди – «террористами», вопрос спорный. Однако базовые обстоятельства дела несомненны: обезумевшие толпы индуистов забили насмерть, покромсали, изнасиловали и сожгли живьем порядка двух с половиной тысяч невинных мусульман – мужчин, женщин и детей. Об этих событиях зачастую говорят как о бунте, но это слово предполагает равное количество насилия со стороны обеих религиозных общин; в данном же случае мусульмане были почти что абсолютными жертвами разъяренных индуистов. Некоторые ученые называют это погромом, тем самым предполагая, что политические лидеры этих последних заранее спланировали выступление и провели его в жизнь[219]. Другие зовут его религиозным насилием или попросту бойней. Марта Нуссбаум назвала эти события «этнической чисткой – преднамеренной и реализованной при пособничестве местных властей и правоохранительных органов»[220]. Однако же, как их ни назови, эти события – один из ужаснейших эпизодов современной политической истории Индии.

Майя Коднани и гуджаратская бойня