«Ужас Мой пошлю пред тобою». Религиозное насилие в глобальном масштабе

Воинствующие активисты считают, что право бороться с несправедливостью и охранять общественный порядок даровано им свыше. Сохан Сингх утверждал, что, учитывая полную моральную несостоятельность индийских властей, наряду со своими товарищами он обладает властью над жизнью и смертью пасомых. Необходимо, по его словам, показать, что они способны сыграть в обществе роль ответственных охранителей политической добродетели. Как доказательство «высокой нравственности» боевиков Сохан Сингх привел извинения, которые те принесли родным случайных жертв взрыва, унесшего жизнь Беанта Сингха – главного министра Пенджаба. Сохан Сингх описал его как «человекоубийцу», который был убит в «чаду битвы». Эти извинения, как он заявил, свидетельствуют о «моральной доблести» активистов[275].

В отличие от Сохана Сингха, который безоговорочно одобрял насилие воинствующих активистов, Симранджит Сингх Манн был более рассудителен. Хотя уничтожение тех, кого сикхи полагали «врагами веры», не вызывало у него моральных возражений, он признавал, что нужно делать стратегический выбор, и отличал «случайные» убийства от «целевых». Первые, по его словам, попросту запугивали население и делали его уязвимым к еще большему ответному террору со стороны государства. Целевые убийства, с другой стороны, могли обеспечить движению новых сторонников, поскольку вызывали к нему симпатию и устраняли неугодных личностей. В случае с убийством главного министра Беанта Сингха, который был символом властного произвола, такого рода акция, как сказал Симранджит Сингх Манн, сработала «на ура». Подобным же символом являлся бывший начальник полиции Пенджаба, К. П. С. Гилл. Его убийство могло бы стать символическим актом, указало бы на коллективное правосудие сикхов и что движение способно еще на многое.

Генерал-майор Нариндер Сингх, еще один бывший предводитель воинствующего движения, согласился, что главного министра Беанта Сингха «нужно было убить» и что вскоре – «завтра», как он выразился – будет покончено и с К. П. С. Гиллом[276]

. Нариндер Сингх оправдал бы такой поступок, ибо признавал насилие как средство защиты и наказания. Воинствующее движение, по его мнению, обеспечивало стабильность в эпоху анархии и разгула коррупции. Однако вместе с тем он ощущал, что в донкихотской погоне за властью посредством вооруженного противостояния все зашло чересчур далеко.

Рассуждая о постигших Пенджаб годах террора, Нариндер Сингх заключил, что иногда у «парней», как обычно называют здесь сикхских боевиков, «слишком горячие головы»[277]. Именно эта пламенная страсть пошла им в итоге во вред. «В какой-то момент людям надоели все эти убийства», – заметил он, перечисляя причины заката движения. Однажды, добавил он, движение поднимется вновь – но не сейчас, потому что сейчас «все парни мертвы».

6. Обличья террора в буддизме

«Ну что, по-вашему, похож я на террориста?» – игриво поинтересовался у меня облаченный в оранжевое монах – очевидно, в полной уверенности, что я посчитаю этот вопрос абсурдным.

Фото этого монаха, которого звали Ашин Виратху, красовалось на обложке международного издания Time с подписью «лицо буддийского террора»: за ним числились подстрекательства разъяренных буддистов в Мьянме к насилию против исламского меньшинства, сожжение мечетей, домов и магазинов, им принадлежавших, и прямые нападения на тех мусульман, которые осмеливались бросить ему вызов. В 2013–2014 годах многие из их числа были убиты и тысячи подверглись переселению. В городе Мейктила толпа буддистов, окружив мусульманина, подожгла его. Виратху заявлял, что во всем этом не повинен и связи между своей экстремистской риторикой и этими действиями не усматривал; поэтому-то он мог с улыбкой спрашивать, похож ли он на человека, который способен такое одобрить.

«Вообще-то, – так и подмывало меня ответить, – вы точь-в-точь как все террористы, которых мне довелось встречать».