«Ужас Мой пошлю пред тобою». Религиозное насилие в глобальном масштабе

Когда хамасовского оперативника, который планировал эти теракты, арестовали и посадили за решетку, то спросили, собирался ли он влиять на результаты выборов. Он ответил, что нет, пояснив, что ему не было дела до внутренних разборок израильтян. Конечно, этот оперативник был сравнительно мелкой сошкой, и нельзя сказать наверняка – может быть, особые планы были у кого-то из его начальства. Однако когда я обратился с тем же вопросом к политическому лидеру ХАМАС, доктору Абдель Азизу Рантиси, он ответил примерно это же самое: целью атак не было повлиять на израильскую внутреннюю политику, поскольку ХАМАС всё едино – что Перес, что Нетаньяху. Оба израильских лидера, с их точки зрения, были равно враждебны исламу[334]. «Может, такова Божья воля», – сказал о победе Нетаньяху на выборах оперативник ХАМАС. И даже если предводители организации кривили душой, отсутствие у терактов смертников внятной политической цели – факт.

Иные примеры религиозного терроризма стратегической глубины также не демонстрируют. Нападение Андерса Брейвика на молодежный лагерь в Норвегии и совершенный Тимоти Маквеем подрыв федерального здания в Оклахома-Сити не привели к восстанию против правительства, которое, по мнению этих двоих, чересчур потакало либеральному мультикультурализму. Аналогичным образом никаких политических выгод не принесли своим исполнителям ни распыление отравляющего газа в токийском метро, ни атаки на Всемирный торговый центр. Хотя финансовые потери от 11 сентября 2001 года были ошеломительными, нет никаких свидетельств, что Усама бен Ладен и прочие члены «Аль-Каиды» спланировали этот теракт исключительно с целью обрушить экономику США. По словам Махмуда Абухалимы, осужденного за соучастие в подрыве ВТЦ в 1993‐м, стратегическая ценность атак на строения общественной важности – в ином: они помогают «идентифицировать правительство в качестве врага». В целом, однако, «политические и экономические цели», ради достижения которых эти теракты и затевались, достигнуты так и не были[335].

Как пишет политолог Марта Креншоу, понятие «стратегического» мышления можно трактовать и в широком смысле, так что оно включало бы не только непосредственные политические достижения, но также и внутреннюю логику, которая подталкивает группу к совершению терактов. Как говорил Абухалима, многие из их организаторов и исполнителей обосновывали свои действия получением серьезных и долгосрочных выгод[336]

. Мои собственные исследования подтверждают правоту Креншоу, что у терактов есть своя внутренняя логика, их совершают не наобум и не сумасшедшие, однако я бы поостерегся называть любое обоснование террористических действий стратегией. Это понятие предполагает определенный расчет и стремление к четко поставленной цели, которые не слишком-то согласуются с театральными демонстрациями силы вроде убийств в норвежском молодежном лагере или обрушением башен ВТЦ. Эти теракты предприняты не ради достижения стратегической цели, а чтобы сделать какое-то символическое заявление.

Называя акты религиозного терроризма «символическими», я имею в виду, что они иллюстрируют что-то или отсылают к чему-то, лежащему за пределами их непосредственных целей: например, более грандиозным свершениям или противостоянию, скрытому от непосвященных. По словам Абухалимы, подрыв общественного знания в драматической форме доносит до жителей страны, что правительство или стоящие за ним экономические силы – чьи-то враги, дьяволовы клевреты, именно поэтому и ставшие мишенью. Смысл атаки – в том, чтобы провести наглядный и доступный широким массам предметный урок. Подобные «взрывные» сценарии – это не тактические решения, направленные к достижению каких-либо непосредственных, земных или стратегических целей, а драматические события

, впечатляющие своим символическим масштабом. В этом качестве их можно анализировать как любой другой символ, ритуал или священную драму.

В этом плане можно представить себе континуум, на одном конце которого помещается «стратегическое», на другом – «символическое», а между ними – различные теракты. Когда «Революционное движение имени Тупака Амару» брало заложников в японском посольстве в Перу, это, очевидно, была попытка надавить на перуанские власти, чтобы те отпустили арестованных членов движения, – ее резонно будет отнести ближе к политическому и стратегическому краю. Бойня в Ахмадабаде и распыление нервно-паралитического газа в Токио относятся скорее к символическому и религиозному. Однако и там, и там есть логика и свое внутреннее обоснование. В случаях наподобие массового убийства мусульман индуистами в Ахмадабаде эта логика фокусировалась скорее на символическом, чем стратегическом – не на конкретных политических выгодах, а на более масштабных и менее осязаемых целях.