«Ужас Мой пошлю пред тобою». Религиозное насилие в глобальном масштабе

Практически во всех недавних примерах религиозного терроризма его цель – здание, транспортное средство, объект инфраструктуры или конкретное место – наделялась символическим значением. В некоторых случаях место было даже особенно символично – как, например, взорванные религиозными энтузиастами абортарии в США, устроенные на западный лад отели в Кабуле или же туристические пароходы в Египте, на которые нападали исламские активисты, полагавшие их чем-то чуждым и навязанным извне. Шейх Абдель Рахман объявил подобные туристические места «греховными» и говорил, что «земля мусульман не станет притоном для развратников всякой расы и цвета кожи».[350] У святилища Пещеры Патриархов в Хевроне, где доктор Гольдштейн расстрелял толпу молившихся мусульман, также было глубокое символическое значение, поскольку сам Гольдштейн и его товарищи считали его вопиющим примером того, что мусульмане оккупировали еврейские территории.

В иных локациях символизм был более общего плана: эти места воплощали силу и устойчивость общества в целом. Примером таких общих символов служат, как мы уже видели, Пентагон, ВТЦ или федеральное здание в Оклахома-Сити, а также транспортная система. Одна из исламских группировок под названием «Джамаат аль-Фукра» («Обездоленные») с базой на севере штата Нью-Йорк целилась по энергии правительства в буквальном и переносном смысле: ее обвиняли в подготовке заговора с целью повредить систему электроснабжения Колорадо[351]

. Символами центральности общества – его централизованной коммуникации – являются также компьютерные сети и интернет-каналы. Как доказали многие компьютерные вирусы, большим корпорациям и правительственным агентствам легко навредить саботажем. В ответ на бои в Сирии и войну в Ираке хакеры взломали компьютерные системы нескольких служб США по сети и наоставляли антивоенных посланий.

Разоблачая глубокую уязвимость наиболее мощных и стабильных общественных структур, идущие на такой саботаж движения могут попасть почти по кому угодно. В тот злополучный день в 2005 году в лондонском метро мог ехать любой англичанин, и любой француз мог оказаться в парижском ночном клубе той кошмарной ночью в ноябре 2015-го. В США кто угодно мог ехать в лифте ВТЦ, зайти по какому-нибудь делу в федеральное здание в Оклахома-Сити, лететь упавшим 103‐м рейсом или работать на завирусованном компьютере – а после этих насильственных акций все в США будут глядеть на устойчивость общественно значимых строений, транспортных и коммуникационных сетей совершенно иными глазами.

Почему место терактов (иначе – перформативного насилия) играет столь важную роль? Как отмечает Дэвид Рапопорт, публичный авторитет определяется контролем над территорией, так что исторически этнорелигиозные общности выстраивали идентичность исходя из контроля над определенными локусами[352]. В статье, посвященной противостоянию индуистов с мусульманами на предмет священных мест в индийской Айодхье и конфликту мусульман с иудеями из‐за Храмовой горы в Иерусалиме, Роджер Фридланд и Ричард Хект идут еще дальше. Соглашаясь с Роном Хасснером, изложившим свои соображения в книге «Война за святые земли», они утверждают, что религиозные конфликты касаются не пространства как такового, а его центральности[353]

.

Подобные центральные места, хотя бы и существующие только в киберпространстве, – это символы власти, на которую теракты символически же посягают. Иначе говоря, они означают, что на какой-то момент времени власть над этими центральными локусами принадлежит террористическим группам, которые наносят им урон и сеют там ужас и разрушение, притом что в норме какой-либо власти там у них нет. Спустя пару дней после терактов 2015 года парижские магазины снова открылись, торговля на улицах пошла по-старому. Вскоре после обрушения башен Всемирного торгового центра в 2001‐м большинство расквартированных там компаний также вернулось к работе, пользуясь сохранившимися где-то еще резервными базами данных. После разрушения федерального здания имени Альфреда Марра в Оклахома-Сити правительственные службы также возобновили дела как ни в чем не бывало. Однако же на время этих коротких драматичных событий, когда теракты сравнивают постройки с землей или повреждают какую-нибудь систему, которую общество полагает центральной для своего существования, террористы заявляют, что ультимативная власть над этой центральной системой принадлежит им, а никаким ни светским властям.