«Ужас Мой пошлю пред тобою». Религиозное насилие в глобальном масштабе

Однако же иногда действие таких актов – не только символическое: обнажая уязвимость государственной власти, они в некоторой степени ее ослабляют. Поскольку во многом власть зависит от того, как воспринимается, последствия символических заявлений могут быть более чем реальны. В конечном счете цель вызываемых «терактами» масштабных разрушений отнюдь не сводится к незначительной дискредитации властей предержащих. Куда важней впечатление – в большинстве случаев иллюзорное, – что совершающие их движения обладают огромной мощью, а их идеологическая подоплека – вселенской значимостью. В борьбе между религиозным и секулярным авторитетом, когда светские власти хоть на один ужасный момент теряют контроль над публичным пространством – для религиозной стороны это большой выигрыш.

«Время убивать»

Это же по большей части верно и в отношении трагического момента – конкретной даты, времени года, часа или же дня, к которым приурочен теракт: как и в пространстве, здесь тоже, в конце концов, есть свои «центральные» точки. Для отдельных людей это юбилеи и дни рождения; для общества в целом такими особо почитаемыми датами являются государственные праздники. Привлекая внимание общественности исполнением перформативного насилия в определенный момент, важный для самой группы исполнителей, она навязывает всем остальным собственный взгляд на то, какое время считать значимым.

Когда в 2011 году в день нападения Андерса Брейвика на молодежный лагерь на острове неподалеку от Осло со мной связались люди с норвежского телевидения, я обнаружил две любопытные темпоральные связи. Первая – год в названии его манифеста. Как я уже отмечал выше, его выложенный в тот же день в интернет манифест назывался «2083 – Европейская Декларация Независимости». Проглядывая рукопись, я наткнулся на отсылку к Венской битве 1683 года, так что дата в названии манифеста – это четырехсотлетняя годовщина события, которое европейские националисты полагают решающей схваткой, не позволившей Османской империи захватить североевропейские земли и обратить их в ислам. Для Брейвика политика мультикультурализма либеральной партии, которой и принадлежал молодежный лагерь, была равнозначна османскому нашествию и привела бы к этому же результату – исламизации Европы, если ее не остановить и не отстоять, как он выразился, «независимость».

В манифесте Брейвика упоминается еще и другое историческое событие, обладающее высоким темпоральным значением. В ходе экскурса в историю того, как европейцы вроде как сдерживали натиск ислама, он останавливается на конкретном моменте в истории Крестовых походов, когда в 1099 году (который он почему-то указывает как 1098‐й) святой град Иерусалим был «освобожден» от мусульманского ига и превращен в Иерусалимское королевство под властью военизированной христианской организации – рыцарей-тамплиеров. Брейвик испытывает к ним столь трепетную любовь, что даже определяет себя как современного представителя этого средневекового ордена. Во введении к тексту Брейвик (то есть «Эндрю Бервик») величает себя «рыцарь-командор юстициарий европейских тамплиеров и один из предводителей национального и панъевропейского патриотического движения сопротивления»[354]. Так же подписана и последняя страница его дневника, которой кончается рукопись манифеста: «рыцарь-командор юстициарий европейских тамплиеров». Тот судьбоносный день был 22 июля – и того же 22 июля, быть может, просто по совпадению, произошло решающее сражение, после которого возникло Иерусалимское королевство. Учитывая присущее Брейвику внимание к «историческим судьбам», более чем вероятно, что он избрал эту дату намеренно, полагая, что его поступок станет равнозначной минутой освобождения, и свершит его тамплиер наших дней – то есть он сам.