В борьбе за трон

Екатерина слушала с содроганием, а при последних словах вскрикнула. Картина, которую рисовала ей старуха, была ужасна, но все же она упивалась ею, как в несчастье человек упивается своими страданиями. Она догадывалась, какой путь предсказывала ей старуха; своей красотой она должна была отомстить всему роду тех, кто разбил ее сердце. Она должна была возбуждать любовь, не любя сама; она должна была разбивать сердца и глумиться над изменой, помня, как над нею глумились, издевались и отвергли. Да, это была месть, ненасытная месть за счастье, загубленное навеки. Но ее дитя… Неужели ее дитя будет свидетелем того, как мать сеет проклятие? Неужели она может любить что-нибудь, когда презирает все? Но отречься от ребенка! Утопать в роскоши, когда он прозябает?

– Мое дитя! – зарыдала Кэт. – Мое дитя! Отдай мне его – и я забуду про месть, забуду о том, что сделало меня несчастной. Я хочу любить своего ребенка, хочу терпеть нужду и работать для него!

– Ты будешь любить его, даже если он безобразен и уродлив? Будешь любить, если даже его вид будет напоминать тебе о проклятии его рождения и если люди будут говорить: «Это – леший из заколдованной рощи, это – блуждающий болотный огонек, это – привидение ада»?

– О боже! – содрогнулась Кэт, и холодная дрожь пробежала по ее телу. – Мое дитя – леший? Ты лжешь!

– А ты полагала, что в пещерах у колдуний родятся эльфы? Разве не болото было его родиной, буря – его колыбелью и тростник – его постелькой?

– Ужасно!.. Нет, нет, это – дитя проклятия, а не дитя, которое я родила. Чтобы исцелиться, я хотела благословения, а не проклятия!

– Материнская любовь превращает проклятие в благодать. Попытайся полюбить этого ребенка!..

– Прочь! Я хочу забыть об этом. Это – дурной сон, пусть он исчезнет!

Старуха кивнула головой; она не ждала и не желала ничего другого.

Она уже давно скрылась, а Екатерина все еще лежала в постели и грезила о болоте, развалинах монастыря и домовом, который пляшет на них. Холодный пот крупными каплями выступил на ее лбу, и она стонала, дрожа как в лихорадке. Для чего эти ужасные образы? Неужели еще не довольно яда в ее сердце? Неужели нужно вспоминать проклятие, покрывающее ее прошлое?

– Прочь воспоминания, прочь сны и тоска! – воскликнула Кэт. – Пусть лучше мертвое дитя, чем быть матерью-колдуньей, которую бичуют и проклинают. Ведь старуха обещала мне свободу, обещала снять с меня это ужасное проклятие!

Уолтер был освобожден при ее содействии, он должен был бежать, и с его исчезновением еще одно воспоминание отошло в прошлое. Когда Кэт увидела его, в ней на минуту шевельнулось прежнее чувство любви и ненависти, воскресли прежние образы, но затем все порвалось. Еще несколько часов – и она будет совершенно свободна; после ужасного прошлого наставало радостное будущее, как после туманной сырой ночи настает ясный, но холодный зимний день. Еще одно последнее известие от колдуньи – и она будет графиней Хертфорд, богатой вдовой казненного плута; настала месть, сладостное чувство совершившегося возмездия!

II

Кэт ждала у рва близ Тауэра, но посланец не являлся. Как узнать ей его, как найти?

Прождав напрасно с полчаса, она направила своего коня в город и возвратилась в Уайтхолл, подумав, что, быть может, колдунья и ее посланец были пойманы.

Как хорошо лежалось на мягких подушках, как сладострастно обвивало ее тело одеяние из мягкого шелка и как приятно было вспоминать о похвалах, которые расточали ей кавалеры! И всю роскошь она хотела променять на нищету, для того чтобы воспитать безобразного домового, вскормленного колдуньей? Екатерину передернуло от ужаса, и в глубине души она почувствовала желание услышать о том, что еще одна колдунья сожжена на костре.

Но ее ребенок? Ведь он останется тогда сиротой? Впрочем, если он – урод, если он – домовой, то ранняя смерть была бы для него избавлением от лишних мучений.

Стало смеркаться, а Кэт все еще предавалась мечтам о будущем. Вдруг за окном послышался шорох, наклонилась лоза, по которой взвивался к ее окну дикий виноград, и не успела Кэт вскочить с дивана, как стекло зазвенело и в комнату вскочила какая-то темная фигура.

Екатерина вздрогнула и отшатнулась; то был урод, самый безобразный, какого только могла она представить в своем воображении: горбатый, со взъерошенными жесткими волосами, дико блестевшими глазами и тощими руками. Его темное лицо осклабилось.

– Не подходи ко мне, – в ужасе крикнула Кэт, – чего тебе надо? Прочь, уходи, или я позову на помощь!

– Я принес вам поклон от бабушки Хью, – произнес урод чистым серебристым голоском, – а это колечко вы должны передать леди Мор, которая живет у леди Фитцджеральд во дворце Килдара.

– Хорошо, положи; возьми вот это! – И Кэт бросила к ногам урода кошелек с деньгами.

Но мальчик не поднял его, а только смотрел с мольбой на красавицу, дрожавшую от страха.

– Сжальтесь, дайте мне поесть! – попросил он. – Я голоден и терплю жажду!

– Купи себе чего-нибудь!.. Прочь, прочь отсюда!.. Я боюсь тебя, ты такой грязный!