– Привяжите его на дыбу, – приказал Гардинер, – и держите наготове вторую и третью степень пытки, так как он упорен в своей мести государственного преступника против особы, помазанной Господом.
Палачи стали сдирать платье Бэкли, архиепископ и судьи разместились в креслах, секретарь же приготовлял бумагу для составления протокола.
– Помилования! – стонал несчастный. – Готов сознаться!
Гардинер посмотрел на судью, но тот, отрицательно покачав головой, произнес:
– Где два показания преступника противоречат одно другому, там можно выслушивать признание лишь после первой степени пытки.
– Я сознаюсь, – крикнул граф еще раз, и слезы ужаса и бешенства покатились из его глаз.
Но его повалили и привязали к треугольнику из деревянных кольев; его руки закрутили назад, а ноги прикрепили круглыми железными скобами, приделанными внизу машины; затем, с помощью подъемного аппарата, треугольник вздернули кверху. Раздался безобразный, ужасный крик; плечевые кости вышли из своих суставов, послышался треск, а затем ужасный вопль, свидетельствовавший о невыразимой боли. Двое из палачей с зажженными факелами подошли к преступнику, а третий проволочным бичом рассек ему спину.
– Желаешь ты сознаться, так говори! – сказал судья.
– Остановитесь, я виновен! – крикнул Бэкли. – Я подделал подпись, хотел обмануть, надеясь услужить королеве и тем добиться высоких почестей.
– А разве ты не думал, что попадешь в руки правосудия?
– Нет, я надеялся, что королева защитит меня.
– Кто дал тебе повод к такой надежде? Быть может, тебя соблазнил кто-нибудь обещанием?
– Нет!
Судья сделал знак, и на окровавленную спину несчастного посыпались новые удары.
– Сознайся, кто были твои соучастники, или я велю усилить пытку. Держите наготове тиски!
– У меня нет соучастников, – простонал Бэкли. – Клянусь в том… сжальтесь!
Судья сделал знак, и палач хотел спустить тиски так, чтобы вдавилась грудная кость преступника. Но тут поднялся Гардинер и велел остановиться.
– Поставьте вопрос иначе; ведь он почти без памяти от боли! – сказал архиепископ. – Бэкли, я спрашиваю тебя, кто подал тебе мысль к этому мошенническому делу: сама ли королева или кто-либо другой, кому могло быть желательно, чтобы она была вынуждена отречься от своей веры?
Этого намека было достаточно. Бэкли крикнул:
– Я сознаюсь, то был архиепископ Кранмер!
Гардинер улыбнулся торжествующе, но судья не удовольствовался этим.
– Он говорит так, чтобы избавиться от пытки, – сказал он, – вы сами навели его на это признание.
После этого судья сделал знак палачу. Тот спустил тиски; кости затрещали, преступник перестал стонать; только тихое хрипение указывало, что он еще жив.
Винт подняли и освободили тиски.
– Кранмер, – простонал несчастный, – Кранмер!
– Вот признание. Вы теперь довольны? – спросил Гардинер судью. – Если желаете, перейдите к третьей степени пытки, но вы видите, что он не выдержит более!
На полу лежала бесформенная кровавая масса.
Палачи отнесли Бэкли в тюремную камеру, перевязали ему раны, а по прошествии недели ему объявили смертный приговор через колесование; но затем, по особой милости королевы, ему была дарована жизнь и наказание было заменено пожизненным тюремным заключением.
Слабый, истерзанный страданием Бэкли вздохнул свободно. Мария даровала ему жизнь, но жизнь на гнилой соломе в беспросветном мраке тюрьмы! Он скрежетал от бессильной злобы, но мысль об ужасах пытки заставляла его молчать.
Так начала Мария свое кровавое царствование.
По указанию пытаемого был арестован архиепископ Кранмер, родоначальник англиканской церкви. В Лондон явился папский легат и в торжественном заседании парламента, в присутствии всего королевского двора, объявил, что королевство освобождено от еретиков и что вводится суд для преследования тех, кто не пожелает добровольно вернуться в лоно единой святой церкви. По всей стране были разосланы шпионы, и у кого находили Библию или книги лютеранского вероучения, тех призывали на суд и подвергали пыткам.
Сын Карла I, наследный принц Филипп Испанский, предложил свою руку королеве Марии, несмотря на то что она была обручена девять раз и была на двенадцать лет старше его. Чтобы Англию превратить в католическую страну, церковь дала Марии в помощь этого чопорного, мрачного испанского владыку.
И вот началось кровавое царствование, более ужасное, чем тирания Генриха VIII. В течение трех лет сожгли на кострах, как еретиков, 3 епископов, 24 священников, 4 дворян, 84 мещан, 700 поселян, слуг, мастеровых, 54 женщин, 4 детей. От шестидесятисемилетнего епископа Кранмера потребовали, чтобы он отказался от своего учения и перешел в правоверную католическую веру. Угрозами заставили старца подписать свое отречение, но когда он увидел, что его все же не помиловали, то отказался от своего отречения и был приговорен к сожжению. Идя на костер, Кранмер протянул в огонь свою правую руку, подписавшую отречение, сжег ее на медленном огне и тогда только вступил сам на костер. Жестокостям фанатизма противопоставлялось геройство мучеников, так как всегда насилие и преследование порождает упорное сопротивление.