В борьбе за трон

– Я полагаюсь, Фаншон, на твою ловкость, – сказала Екатерина Медичи, – в случае нужды ты позвонишь; но я надеюсь, что тебе удастся выведать то, что нам нужно знать, и тогда я прощу ему и предоставлю этого дурака в твое полное распоряжение, пока ты не насытишься им и сама не попросишь, чтобы я взыскала с него старый долг.

– Этого никогда не будет, в случае если я одержу победу, – улыбнулась Фаншон, – победить же я могу лишь в том случае, если он действительно любит меня.

Екатерина пожала плечами и отошла к кавалерам, которые были все вооружены и держали в руках маски, снятые при входе в комнату.

Фаншон спустилась в будуар нижнего этажа и приказала старухе проводить к ней господина, который придет позже, а его спутников не впускать в дом.

Дадли не заставил себя долго ждать. Он прибыл в предместье еще ранее условленного часа, и не успели пробить часы, как он постучался в маленькие ворота.

Старуха открыла ему и тотчас же заперла за ним двери.

– Тише, – сказала она, – там, наверху, все спят.

Дадли не обратил внимания на ее слова; сгорая от нетерпения, он с бьющимся сердцем отворил дверь, ведшую в будуар.

Фаншон сбросила плащ и растянулась на диване в сладострастной позе. На ней было светло-голубое шелковое платье, закрывавшее затылок и плечи; только спереди был четырехугольный вырез, дававший возможность видеть сквозь белый газ умопомрачительную красоту ее груди. Белокурые локоны обвивали ее чудную голову; темные глаза выражали томное желание и кокетливый задор. На белых руках были золотые браслеты, а на пальцах сверкали бриллианты; маленькая ножка в розовом шелковом чулке играла белой атласной туфлей. Вся эта картина представляла собою сочетание соблазнительной красоты и пламенного вожделения.

Графиня улыбнулась Дадли, когда он бросился к ее ногам и заключил в свои пламенные объятия; ее глаза блеснули торжествующе, душа уже наслаждалась обещанной наградой. Екатерина обещала подарить ей любовь Дадли и дала слово отказаться от мести, в которой поклялась ему. Как дрожала Фаншон за своего возлюбленного, когда королева приказала арестовать его; как она молила ее и плакала и как глубоко уязвила Екатерина ее сердце, иронически заметив:

– Мне кажется, Фаншон, ты воображаешь, что влюблена?

Это замечание имело потрясающее влияние! Действительно, разве может зародиться чувство чистой любви у женщины, которая участвовала в оргиях Екатерины и утопала в диком сладострастии! Могла ли Фаншон надеяться, что Дадли неизвестно, как многие пользовались ее благосклонностью, не коснувшись ее сердца? Ведь первым условием для членов этого союза было убить голос своего сердца, для того чтобы расточать свою благосклонность, как требовала того Екатерина. Как мучительно стыдно стало Фаншон, когда на очаге поруганных чувств вдруг воспылало священное пламя чистой любви, и как боялась она, чтобы чье-нибудь завистливое, насмешливое слово не разъяснило Дадли, как дешево стоит любовь, которой он домогается!

Но тут же Фаншон вспомнила, что королева обещала ей Дадли при том условии, если она выманит у него тайну и выдаст ее. Она решила смело приступить к делу, будучи уверена в том, что Дадли, любя ее, не станет скрывать свою тайну и вряд ли устоит, если ему в награду обещана будет ее любовь.

– Роберт, – прошептала Фаншон, – я дрожала за тебя. Екатерина ненавидит тебя, и ее месть непримирима. Чем ты так раздражил ее против себя?

– Как ты хороша! – улыбнулся Дадли и поцеловал нежную ручку.

– Ответь мне, Роберт. Я не могу быть спокойна, пока не узнаю, что ты вне опасности. Расскажи, что произошло между тобой и королевой; быть может, я найду средство укротить ее гнев.

– Не заботься о том, что там, далеко, не омрачай теперешнего блаженного момента! Как я могу говорить о других, когда вижу тебя? Как могу я говорить об опасностях, когда забываю все только перед одной опасностью сойти с ума от счастья и блаженства?

– Ты думаешь только о себе и не замечаешь моего беспокойства, – в негодовании воскликнула Фаншон. – Ты легкомысленно шутишь, в то время как для тебя, быть может, готовятся яд и кинжал. Если ты не можешь или не хочешь успокоить меня, то я принуждена покинуть тебя и пригласить к себе одного из твоих друзей; я целую тебя, вся дрожа от страха, а это – мучительная пытка!

– Фаншон, ты преувеличиваешь. Королева сердита на меня за то, что я воспрепятствовал одной ее интриге, вот и все.

– Этого достаточно, чтобы навлечь на себя смертный приговор. В чем дело? Расскажи мне!

– Это – тайна!

– Как? Тайна? – воскликнула красавица. – Ты говоришь это так, как будто я не должна знать это! Разве женщина, вверяющая тебе свою честь, чужая для тебя?

– Милая Фаншон, эта тайна касается не меня, а других, – нетерпеливо возразил Дадли. – Неужели ты назначила мне это свидание для того, чтобы говорить о Екатерине или чтобы удовлетворить свое любопытство? Драгоценное время летит.

– Ты прав, – улыбнулась Фаншон и бросилась в его объятия, – время уходит. Целуй меня, Роберт, и будем веселы и беззаботны.