Одни родители учат своих детей быть жестокими и угрюмыми, не гнушаться ничем, так как хорошие качества совершенно не ценятся. Другие — полагаться на свой разум, быть всегда настороже и трудиться во имя лучшего будущего. Некоторые говорят детям, что все мудрое и справедливое принадлежит небу, другие советуют полагаться на себя.
Но больше всего дети познают сами, пока безнадзорно растут в трущобах, и многие из них считают, что родители не имеют ни малейшего представления о том мире, в котором живут.
— Воспитание детей — самое трудное дело, — сказал нам Вилли, — ведь нужно и самому постоянно приспосабливаться ко всем новым законам. Учись всему, говорят детям. Все когда-нибудь может пригодиться. «Для чего?» — спрашивают они. И это значит, что ребята уже познали: почти каждая профессия для них закрыта, и нет смысла торопиться стать взрослыми. Поэтому нужно внушить им, что учиться полезно, несмотря ни на что. Ибо только тогда, когда они приобретут знания, может быть покончено с окружающим идиотизмом.
Сам Вилли окончил англиканскую миссионерскую школу в Софиатауне, а затем — в университете заочно курс национальной экономики. Официально это почти не имеет никакого значения, так как такое образование не для банту.
Вилли — один из тех нескольких тысяч африканцев, которые успели получить образование до того, как в конце пятидесятых годов свободные школы прекратили свое существование.
Пока Вилли рассказывал, Лиза зажгла керосиновую лампу под грушевидным абажуром. Комната осветилась.
На фоне неба у окраины Орландо выделялся силуэт электростанции, самой большой в той части африканского материка, которая находится к югу от Сахары. Провода проходили над нашими головами и исчезали вдали.
Петер, прежде чем усесться за свой суп и хлеб, завел патефон и поставил пластинку с Эллой Фитцджеральд. Во время. еды он был серьезен и молчалив.
— Петер, — сказала. Лиза, — почему ты так поздно стал приходить домой?
— Один парень из редакции «Пост» учит меня фотографировать.
— Хорошо, — одобрил Вилли. — Плохо только, что вы, молодежь, болтаетесь по улицам.
— Да знаю, — произнес Петер, пожав плечами. — Слышал уж: «Нечего разглядывать марки автомашин… кричать вслед девочкам».
— А помнишь, однажды ты пришел домой и рассказал, что подошел к белому и спросил, не хочет ли он быть твоим поваром, а потом убежал.
— Лучше бы ты читал хорошие книги, а не играл в кости, — сказала Лиза.
— Послушайте, — сказал Петер, — я встаю полпятого и еду на поезде в город.
— Но ведь газеты ты начинаешь продавать не раньше восьми — половины девятого.
— Если я пойду к семичасовому поезду, то не уеду. Он переполнен. Со следующим я опоздаю. Поэтому я выезжаю с пятичасовым, и у меня много свободного времени в городе.
Петер поднялся из-за стола, закрыл патефон и надел пиджак.
— Что ты собираешься делать? — спросила Лиза.
— Ничего особенного, — ответил мальчик, — Джеймс хотел пойти со мной в гараж Дадса посмотреть на бокс.
— Что за бокс?
— Тренировочный матч. Здешний спортклуб решил выставить сильного боксера, и когда сюда приедет какой-нибудь иностранный боксер, мы потребуем, чтобы они встретились. Тогда уж белому достанется.
— Ничего у вас из этого не выйдет, — сказал Вилли.
— Иностранцы имеют право выступать против африканцев, если они захотят.
— Но не африканец против белого иностранца. Ведь твой боксер — гражданин Южно-Африканского Союза.
— Гражданин? — произнес разочарованно Петер. — Этого я не знал.
Он взглянул на нас. Затем положил в боковой карман фонарик и шагнул в темноту.
Лиза рассказала нам о Джеймсе, товарище Петера, который жил здесь же в Орландо через несколько домов от них. Он работал на скотобойне в городе. Отец Джеймса умер несколько лет назад. Однажды вечером отца задержали в городе за то, что у него не было ночного паспорта, и отвели в полицейское отделение. Там его били ногами по спине. Отбили почки и отправили в больницу. После того как он скончался, послали за матерью Джеймса. Врач признал причину смерти обычной и вынужден был написать: сердце. Обвинять полицию в избиении и убийстве не имело смысла — другие на этом уже обожглись.
Джеймс на год старше Петера. Через два месяца ему исполнится шестнадцать, и он впервые получит паспорт. А когда ему стукнет восемнадцать лет, он, как и все другие африканцы, лишится законного права жить у своих родителей более трех суток подряд. Затем настанет очередь Петера, а потом Анжелы. С девушками еще хуже. Для женщин паспорта стали обязательны с 1956 года, но и сейчас вопрос окончательно не решен, потому что этому было оказано сильнейшее сопротивление, приведшее к восстанию, в результате которого было много убитых.
Мать семейства, которая пошла за покупками, не взяв с собой паспорта, может быть задержана и отправлена на работы на фермы или посажена в тюрьму. Семье ничего не сообщают. Ежедневно дети являются свидетелями того, как их матерей уводят в одном ночном белье, часто вместе с отцами. Каждый день остаются без присмотра маленькие дети, каждый день женщины и девушки подвергаются унизительным и дотошным личным обыскам со стороны полиции.